Моему возмущению не было предела.
— Выходит, я же во всем и виновата, — как-то горестно усмехнувшись, проговорила Лена. — Виновата в том, что всегда говорила ему только правду. Возможно, мне следовало быть к нему снисходительнее, прощать кое-что. Но ведь с годами его слабости могли развиться в пороки и гибельно отразиться на семье. Степан говорит, что я не доверяла ему. Это неправда. Просто я испытывала силу его чувства. В первое время Степан страшно идеализировал мой характер, видел одно хорошее. Я боялась, что он охладеет ко мне, как только увидит недостатки, свойственные каждому человеку. И чтобы внести ясность в наши отношения, я старалась прежде всего обратить его внимание на недостатки, с которыми сама боролась. Степан злился. В конце концов все вышло так, как я и предполагала: Степан охладел ко мне.
Лена помолчала и, вздохнув, закончила:
— Теперь наверное, никто не захочет со мной дружить. Подумают, что я такая же ветреная, как Чепуренко.
После такого откровенного разговора мы с Леной стали друзьями.
А Чепуренко избрал себе новую жертву — Наташу Олейникову, ту самую девушку с легкомысленными черными кудряшками, что пела цыганский романс на нашем новогоднем вечере.
Конечно, нигде не написано, что в жизни можно любить только раз. Давно известно: первая любовь чаще всего кончается неудачно. После нее остаются лишь груды фотокарточек да пачки писем.
В связи с этим мне в голову приходят довольно-таки поучительные мысли. Ведь и первая любовь бывает всякая. Она точно пробный камень. Одни выходят из нее морально окрепшими, с более трезвым и устойчивым взглядом на жизнь. У других — наоборот.
Что же касается Чепуренко, так он только еще больше опустошил свою душу. Впрочем, Лена вовсе и не первая его любовь. Мне кто-то говорил, что у Степана еще раньше был какой-то флирт. Вот почему я с неподдельной тревогой думал об Олейниковой. Что-то с ней станет? Не запутается ли она в Степановых сетях? Ведь она совсем еще ребенок. В ее глазах видна непосредственная натура, она доверчива и наивна, и Степану ничего не стоит столкнуть ее с правильного пути.
В последнее время она стала заметно отставать в учебе. И немудрено: весенняя экзаменационная сессия, не за горами, а они со Степаном прогуливаются по вечерам где-нибудь в скверике возле общежития или на плотнике городского пруда.
Как-то я засиделся допоздна в читальном зале. Решал задачи по теоретической механике. Возвращаюсь в общежитие и вдруг вижу очертания знакомых фигур. Чтобы удостовериться, перешел дорогу. Ну, конечно, они! Оживленно болтают, весело хохочут.
— Откуда, — спрашиваю, — путь держите?
Степан подозрительно взглянул на меня.
— А тебе что?
Я ему намекнул:
— С зачетом как?
Он не ответил.
Именно в тот вечер я дал себе слово во что бы то ни стало помочь Олейниковой. Но как? Поставить вопрос на бюро?
В свободное время я пробовал завести кое с кем разговор о коммунистической морали и призывал создать общественное мнение вокруг Степана. Но однокурсники предпочитали отделываться шуточками.
Оставалось одно: самому встретиться и начистоту поговорить с Олейниковой. Для этого я предварительно взял данные об успеваемости первокурсников. Сравнил итоги обоих семестров у Олейниковой. Вышло, как я и предполагал. Осенью на десятой неделе семестра ею было сдано двадцать тысяч знаков иностранного текста. А в этом семестре, соответственно, только восемнадцать. В прошлом семестре Олейникова все три контрольные работы по математическому анализу написала на «отлично», а нынче — две на «хорошо» и лишь одну на «отлично».
За день до экзамена опять встретил их. Они направлялись на волейбольную площадку. Степан в голубой футболке шел вразвалочку, на ходу подкидывая мяч, который Олейникова все время пыталась перехватить, но никак не могла. Я тогда сказал себе: «Вот и любовь Чепуренкова — прыгает, точно волейбольный мяч.
Через час я, оторвавшись от конспекта, нарочно заглянул на волейбольную площадку. Игра только что кончалась, и мы все вместе пошли в читальный зал.
Дорогой я с интересом прислушивался к их разговору.
— До десяти позанимаемся, — говорил Степан, — а потом сходим в кино.
— Конечно, — с готовностью согласилась Олейникова.
О чем она только думает! Ей бы сидеть да сидеть над учебниками. Я сказал себе: «Надо спешить!»
Улучив минуту, когда Степан куда-то вышел, я подсел к Олейниковой и предложил ей на следующий день зайти ко мне в бюро.
Олейникова удивилась:
— Зачем это?