Задумавшись, Люба нажимает на педаль и раз, и два. Прожженные прутья опять летят в сторону, Люба косится на подругу: заметила та или нет? Натка ничего не заметила, и Люба с облегчением вздыхает.
В ровные аккуратные лесенки с густыми лиловыми пятнами в перекрестиях складываются стальные прутья. И, словно по этим лесенкам, громоздятся мысли — все дальше и выше. Кажется, вот-вот — и они будут на вершине, откуда все-все станет ясно. Но нет, лесенка вдруг обрывается — Натка что-то весело кричит, машет рукой. Конец смены.
По дороге домой Люба загадывает: придет или не придет сегодня Яков. Если придет, они, как в прошлый раз, уйдут из дома и будут ходить по улицам поселка, и кружить по лесу, без дорог и тропинок, и вдыхать острые запахи наступающей весны. И он станет досказывать то, что не успел в тот первый, а потом и во второй свой приход.
После ужина Натка села за письмо к родным — она писала еженедельно, подробно сообщала о всех новостях: сколько заработала, что купила, какой фильм смотрела. Так требовала мать, строгая женщина, которая с трудом отпустила Натку на стройку.
Натка водит пером по бумаге и вздыхает.
Люба знает: Натке мучительно сообщать о своем «приходе-расходе». И так же трудно врать. Но она все-таки врет и оттого вздыхает.
Люба надела зеленый, в крупных белых цветах халат, села с книгой у окна — так она быстрее заметит, если придет Яков.
Натка запечатывает письмо, оглядывается на подругу и замирает с конвертом в руке. Что-то удивительно нежное и трогательное почудилось Натке в облике Любушки. В позе, в очертаниях нежного четкого профиля, во взгляде выразительных серых глаз.
— Красивая ты, Любка, — неожиданно говорит Натка. — Не знаю только, кому достанешься. Ох, и любить тебя будут!..
Люба обернулась, тихо сказала:
— Не надо так. Это ведь такое… Ну, свое…
— Конечно, — охотно согласилась Натка и, всматриваясь в Любушкино лицо, стала пророчить:
— Вот появится самый красивый парень на стройке, влюбится в тебя и — прости-прощай, Любушка! Улетишь ты от нас, некрасивых…
— Никуда я не улечу.
— Улетишь! — уверенно отвечала Натка. — Птица и та по весне вьет гнездо. А мы, девчонки, только помани, сразу замуж выскакиваем.
Люба смущалась от того, что говорила Натка, от своих мыслей. У некрасивой Натки с ее перманентом и веснушками на широких скулах жизнь была ясным-ясна. Люба даже позавидовала в душе: до чего у подружки все просто. А у нее вот тоскует сердце, и кто скажет — отчего?
В этот вечер Яшка не пришел…
Он появился в воскресенье. В начищенных до блеска туфлях, в новом синем костюме, в белой, с отложным воротничком рубашке, которая еще больше подчеркивала Яшкину смуглоту. Люба ждала его с нетерпением, с каким-то неясным предчувствием.
Едва Яшка переступил порог, Люба начала суетиться, что-то перекладывать на тумбочке. Почти с ужасом она услышала насмешливый голос Натки:
— Явился не запылился. Далеко ли путь держишь, молодой, красивый? — Натка бесцеремонно разглядывала Яшку с ног до головы.
— Натка, перестань, — попросила Люба.
— А ты что в заступницы лезешь? — Натка обратила на подругу насмешливый взгляд. Увидела, как та покраснела и быстро отвернулась, и от удивления растерялась: «Неужели он — Яшка?»
Яшка, дерзкий, злоязыкий Яшка теперь молчал, переминался с ноги на ногу, всем своим видом подтверждая Наткины догадки. Как он заулыбался, когда Люба позвала его на улицу! Не сговариваясь, сразу от дома они повернули к лесу.
В лесу было тихо, прохладно и влажно. Пахло набухающими березовыми почками, смолистой сосной, терпким и влажным запахом просыхающей земли. Березовые рощи издали казались синими, а вблизи ярко светились берестой. Сосны тоже будто помолодели. Свежо зеленели лесные поляны.
Легко дышится в лесу, легко идти. И все — светлым-светло.
На зеленой и сухой поляне присели отдохнуть. И опять Любушке было отчего-то и радостно и тревожно. И она заговорила впервые за время знакомства с Яшкой легко и серьезно. Она говорила о том, как хорошо вокруг, и жаль, что не все люди чувствуют и видят «эту прелесть». И надо всех научить — она так и сказала «научить» — видеть красоту природы.
— Человек создан, чтобы приносить другому радость, и надо, чтобы он учил близких всему-всему хорошему, — убежденно говорила девушка и требовательно заглядывала Яшке в глаза.
Яшка снизу вверх — он полулежал рядом с сидящей Любой — взглянул Любушке в глаза, недоверчиво улыбнулся, потом взял ее руку, сказал:
— Не знаю, Люба… мне с тобой хорошо.