Глава IX. Соловки
Над соловецкой обителью величественно раздавался колокольный звон, наполняя сердца православных людей верой и искренней радостью. Среди тех, кто с упованием внимал ему, был и Исайка Воронин, недавний стрелецкий десятник.
«Господи, помилуй мя, грешного, – подумал он, перекрестившись двуперстно, по старому обычаю. – Спаси и сохрани!»
Родом Исайка был из захудалых дворянчиков, никогда не знавших собственной земли. Как и многие крестьяне, он родился в обычной чёрной избе, и не всегда на обеденном столе его родительского гнезда было что-либо, кроме каши да чёрствого хлеба.
В шестнадцать лет Воронин был записан в стрельцы и начал нести службу царскую. Как раз тогда началась очередная война со шведами да ляхами, в которой он и получил первое боевое крещение. При взятии крепости Динабруг в Ливонии сын боярский подхватил из рук убитого товарища полковое знамя и первый водрузил его на крепостную стену.
– Кто это есть таков? – спросил сам Алексей Михайлович, указывая на крохотную фигурку на бастионе с гордо реющим стягом. – Кто б ни был, наградить целковым и повысить по службе!
Так Исайка в свои неполные семнадцать получил первую награду от самого царя-батюшки, а также досрочный чин десятника. Через пять лет он был уже бывалым солдатом, которого уважали и ценили даже заморские офицеры.
Храбрый парень служил в стрелецких частях армии князя Ивана Хованского, выступившей в Литовский поход. Поначалу дела у них складывались весьма успешно, и сам коронный гетман Ян Сапега в одном из сражений едва не попал в плен к русским.
Тогда и началась чёрная полоса в жизни молодого воина. Повздорил он со своим сотником Данилой Горшковым, большим вором и мздоимцем. Два месяца тот не выплачивал стрельцам жалованье, полученное у полкового казначея. Сотник поступал так и раньше, бесстыдно прикарманивая деньги подчинённых, убитых в боях.
– Ты почто нам жалованье царское не выдаёшь? – при всех спросил у Горшкова десятник, привыкший резать в глаза правду-матку. – Вишь, обносились как, и есть нет чего. Али растратил уже денежку и ждёшь, пока мы костьми на войне поляжем?
– Много на себя берёшь, щенок! – прошипел ему в ответ Данила, схватившись за саблю. – А про то, что людей служивых на бунт подбиваешь, я доложу по команде! Висеть тебе на дыбе, помяни моё слово!
Их спор разрешило сражение под белорусским селом Полонкой в сотне вёрст от польской столицы. В разгар кровавой сечи, когда чаша победных весов уже склонялась на сторону русского воинства, с флангов их атаковали превосходящие силы ляхов.
На стрельцов во весь опор понеслась тяжёлая кавалерия, за нею следовали коронные гусары-гвардейцы со зловеще шелестящими крыльями за спинами.
– Беги, кто может! – дёрнулся из строя Горшков, ища на поясе мошну с ворованными деньгами. – Иначе, братцы, истопчут и изрубят нас аспиды окаянные!
Недолго думая, Исайка выхватил из-за пояса свой пистоль и застрелил на месте труса.
– Ставь пищали! – скомандовал он своим однополчанам. – Не дрейфь! Огонь по моей команде!
Дождавшись, пока поляки приблизились на дистанцию выстрела, Воронин махнул рукой. Прицельный залп выбил из сёдел почти всю первую шеренгу атаковавших их гусар, ранив или покалечив коней многих из уцелевших.
Схватив пики, стрельцы стали колоть придавленных лошадиными крупами врагов. Устрашённые решительным отпором, ляхи отхлынули назад, предоставив дело своей артиллерии.
– Придётся отходить, братцы! – крикнул Исайка, когда польские ядра стали превращать в кровавое месиво целые ряды стрельцов. – Иначе всех нас здесь бесславно положат!
Они отступили организованно, под развевающимися знамёнами, вынося с собой раненых и воинскую кассу. Как только стрельцы соединились с частями Хованского, десятник вскрыл денежный ящик и раздал жалованье своим товарищам.
Проведя в тяжёлых думах всю ночь, наутро Воронин дезертировал из своего полка. Он прекрасно понимал, что за убийство начальника во время боевых действий, а также самовольное вскрытие кассы его не погладят по головке.
«В Соловецкую обитель подамся! – решил десятник, сбрасывая военное платье. – Там, сказывают, святые отцы беглых властям не выдают! Да и поднадоела мне жизнь военная, хочу немного в покое пожить! Понравится, так вообще монахом стану!»
Наскоро натянув припасённую заранее литовскую одежонку, он ещё до рассвета покинул боевые порядки русской армии. У Исайки было очень мало шансов добраться до Соловков живым и невредимым, однако он всё-таки решил рискнуть. Недавний стрелец ещё не знал, что отправляется из огня да в полымя…