«Вот это влип! – подумал Негожий, идя вперёд против своей воли. – Вот это пошёл развеяться! Ведь бунт же это, настоящий бунт, иначе не скажешь!»
– Выдать изменщиков! – кричали в толпе, потрясая кулаками. – Мы сами им суд учиним, скорый и беспощадный! От этих кровососов простому люду никакой жизни нет!
Когда дошли до дворца в Коломенском, выяснилось, что царь на обедне в церкви.
– Какая там обедня! – заорали вокруг буяны, разогретые водкой. – Пущай с народом поговорит!
К удивлению Серафима, двери церкви вдруг распахнулись, и в гущу толпы вышел сам Алексей Михайлович. На его лице мастер не увидел даже тени страха или сомнения, царь держал себя достойно и уверенно.
– Что привело вас, люди добрые? – громко спросил он, окружённый чернью. – Я государь ваш и готов ответ держать за слуг своих! Однако нет их сейчас со мной! Дослушав обедню, я поеду в Москву и немедленно разберусь, замыслили ли они что-нибудь лихое!
Сначала толпу успокоили эти смелые речи, и люди хотели уже возвращаться обратно. Но тут прибыла новая волна мятежников, Алексея Михайловича стали нагло толкать, кто-то даже пытался оторвать сверкающие золотом пуговицы его кафтана.
Сделав несколько шагов назад, царь быстро скрылся от своих подданных за массивными дверями церкви. Их немедленно закрыли изнутри, и никто из толпы не успел последовать за ним.
Почти сразу же сзади раздался топот копыт и лихое гиканье, заставившее многих обернуться. Люди увидели, что на них во весь опор несётся лава дворянской конницы, блистая на солнце вынутыми из ножен саблями.
– Что же это деется? – заплакал кто-то сзади. – На безоружных рейтар да детей боярских бросать?
Толпа побежала прочь, безжалостно давя упавших или оступившихся. Однако впереди была Москва-река, и многие стали прыгать в неё и тонуть, пытаясь перебраться на другой берег.
Заметив на берегу большую лодку, Негожий и какой-то парень в стрелецкой одежде перевернули её и спрятались под днищем крепкого судёнышка. Вскоре вокруг них стали раздаваться предсмертные стоны и хрипы умирающих людей. Когда всё стихло, они осторожно выглянули наружу.
Мастер с ужасом увидел, что берега реки вокруг покрыты человеческими трупами. Кто-то ещё был жив и громко звал на помощь, тщетно пытаясь выбраться из-под груды мёртвых тел.
– Глянь, тут ещё двое! – подбежал к ним молодой дворянчик с окровавленным палашом. – Вяжи их, ребята, пока эти бунтовщики в бега не подались!
Глава XIII. Киренгская ярмарка
Ох, и велика река Лена, много больших и малых рек делают её шумной и полноводной! Правый приток водной артерии носит название Киренга, что в переводе с эвенкийского означает Орлиное гнездо. Славна пушниной и богата рыбою да диким зверем Усть-Киренская волость!
Только один раз в год, в летнее время, собирается в устье Киренги большая ярмарка. Чего только не встретишь на ней – от собольих шкурок до московских пряников! Везёт сюда торговый люд разнообразный товар, чтобы продать подороже и купить подешевле!
Но не за покупками пришёл сегодня на ярмарку Никифор Черниговский, казачий пятидесятник Илимского острога. Ждал он появления воеводы Лаврентия Обухова, чтобы собственными глазами проследить за его бесчинствами.
– Едет вражина по Лене вниз, не торопится! – доложили пятидесятнику верные люди. – В каждой деревеньке останавливается, порет мужиков да насилует девок, что покрасивше будут!
Вот, наконец, дощаник хмельного воеводы коснулся носом пристани, и он уверенно шагнул на берег. Растворившись в толпе, Черниговский дал знак своим сыновьям Василию и Анисию, чтоб следили за каждым шагом ненавистного гостя. Третьим его глазом был сын Федька, входивший в воеводскую охрану.
– Ну-ка, что тут у вас! – по-хозяйски разворачивал Обухов на ярмарке один тюк с пушниной за другим. – Даю за всё гривенный, и чтоб без торгу мне!
– Одначе здеся на пять рублёв будет! – попробовал заикнуться один из торговцев. – Как же, господин хороший…
Недолго думая, Лаврентий выхватил из-за голенища сапога нагайку и стал со злобой сечь на глазах у всех несговорчивого смутьяна.
– Какой я тебе господин! – кричал он с налившимся кровью лицом, брызгая слюной. – Я воевода твой, собачий сын! Вы все подо мной ходите, холопи окаянные!
После такого представления никто более не посмел заикнуться Обухову о настоящей цене на великолепные меха, привезённые из тайги. Скупив за жалкие копейки треть из них, он повелел нести тюки с пушниной к себе на дощаник.
– Ты что, ополоумел, воевода? – вдруг заступил ему дорогу невысокий парень в льняной рубахе с вышивкой. – Не для того ты державою поставлен, чтобы беззакония творить! Это тебе я, целовальник Петрушка Осколков, говорю!