— Стрешнев?!
Глава 59
Дурной не успел удивиться, что фамилия ему знакома, как сразу вспомнил, откуда ее знает. Снова вспомнился опасно-гостеприимный Тобольск, пир… И товарищ воеводы Иван Стрешнев… который убеждал его в Москве идти не в Посольский, а в Сибирский приказ. И эти — из Сибирского…
— Иван Стрешнев?
— Почто Иван? — удивился Волынский. — Родион Матвеевич, окольничий царский.
Большак утер со лба испарину.
«Уже всякую чушь думать начал… Будто, можно вперед нас до Москвы добраться, да еще карьеру при царе сделать и стать судьей приказа… Не отоспался ты еще, Санечка, не варит твой котелок».
Вообще, он старался не трепаться на скользкие темы с малознакомыми людьми (любая информация может чего-то стоить… да и опасно в этом мире откровенничать), но теперь Дурной кратко рассказал Волныскому о том, как разводили его в Тобольске. И как потом настойчиво посылали именно в Сибирский приказ.
— Видать, эти два Стрешневых — родичи, — закончил он. — И тот предупредил этого о нашем… посольстве.
Старый боярин долго молчал, прижав посох к плечу. Есть он уже расхотел.
— Ох, напрасно ты не поведал мне сие вечор, — наконец, нарушил Волынский тишину. — Шереметев, значит… Он ведь в останний год царя Алексея пребывал подле оного всё время. В большую сиу вошел при старом Государе. Да и после смерти — быстро правильную сторону выбрал. Тоей ночью лично присягнул Федору Алексеевичу. Инда Милославские его всё едино из Верху изжили. Ох, в обидах сидит Петр Василич!..
Волынский снова замолчал.
— Немочно нам теперь тянуть… Монахи ивановские зазря болтать по Москве не станут, но всё одно стрешневские за недолгу и караван твой изыщут. Ох, тяжко-тяжко! — Василий Семенович закачался в кресле. — Я ж было удумал до царя-батюшки тебя довесть уже после богомолья, но теперь тако неможно… Поскорее треба.
— А трудно это… — Дурной силился подобрать правильные слова, но махнул рукой. — На прием к царю записаться? Там, поди, очередь на месяцы вперед!
— Нет, я тебя не Дурной, а Дикой звать буду! — боярин вновь развеселился. — Наш Государь во всякое дело вникает и трудится каждодневно. Нынче, во вторник, ему докладают дела из Поместного, Челобитного приказов… И дружина твой, Стрешнев, тожа там будет. Завтрева, в среду — дела по Дворцу, Оружейному да Пушкарскому приказам. Еще опосля — с судами дела решают да по Земскому приказу. А вот в пятницу иду я да главы Стрелецкого и Хлебного приказов…
«Красавчик, Федор! — изумился Дурной, который таких деталей не помнил. — Настоящая административная работа!».
— Значит, в пятницу пойдем? — оживился он. Наконец-то хоть какая-то ясность!
— Можно, в пятницу… Токма… большой Выход будет в воскресенье. Лучше вот туда попасть. Мыслю, удастся мне это…
— Да зачем нам Выход? — Большак расстроился. По-любому там будет парад с валянием в ногах, куча роскоши, громких слов — а Дурнову хотелось поговорить в рабочем порядке, по деловому.
— Давай в пятницу, Василий Семенович!
— Поуказывай мне ишшо! — Волынский зло стукнул посохом. — Хочешь по-своему — шуруй во Сибирский приказ. Там тобе уже заждались… Указует он. А мне в том какая корысть, ты думал?
— А какая корысть? — Дурной напрягся.
— Не трухай, — захихикал боярин. — На злато твое лапу не наложу. Не Шереметев, чай. Я птица иного полета.
Василий Семенович споро сплюнул через плечо, а потом мелко-мелко закрестился от сглаза.
— Что мне в сём мире потребно — лишь любовь да доверие Государево. От того токма я тут, от того и на Верх вхож. Могу я дойти до Федора Алексеевича. Подивить ее, тоску разогнать весельем. Он и прислушивается ко мне иной раз… А это, Сашко, лучшее любого злата будет.
Дурной тут был полностью согласен со стариком. А еще он, наконец, понял его мотивацию и слегка успокоился. Пересечений у них пока нет, оба судна движутся параллельным курсом.
— Инда лучше б опосля богомолья тебя показать Государю, — вздохнул Волынский. — Опосля богомолья — оно б чудеснее вышло. Но и ныне неплохо. Тут ведь весть-кручина дошла до Федора Алексеевича: ляхи подлые из войны с басурманами вышли. Остался он теперя один противу всех османов да крымчаков.
Дурной едва машинально не ляпнул «да знаю», но вовремя прикусил язык. Вскоре Россию ждут тяжелейшие осады Чигирина, но Федор и сам сможет дать достойный отпор туркам.