Толпа бояр и иных приближенных домчалась до незримой черты, которая отделяла простых смертных от божьего помазанника, после чего все принялись бить многократные земные поклоны. Волынский не отставал, позабыв про многочисленные свои недуги, Дурной с остальными черноруссами, как могли, повторяли верноподданнейшие телодвижения за своим покровителем.
Царь подзывал к себе бояр по очереди и выслушивал их благодарности или просьбы. Всё выглядело явно отрепетированным: возле Федора, впереди рынд, стояли двое густобородых ближника, которые что-то подсказывали ему на оба уха. Наверняка какой-нибудь Милославский с Хитрово.
Волынский чутко следил за окружением Федора Алексеевича, поскольку, едва уловил какой-то ему одному приметный знак, тут же кинулся к самым царевым ногам, распихивая прочую боярскую братию. Амурские гости поспешили следом. И вновь — череда поклонов с максимальным прогибом — после чего Василий Семенович сжато и очень дельно поведал царю о далекой земле, что прозывается Русью Черной, что богата тем-то и тем-то, и где живут люди православные (то, что почти все православные там — староверы и наполовину язычники, он сам не знал). Тут же вперед выскочили черноруссы с пушниной, желваками золотых самородков и прочей роскошью.
Дурной по лицу царя понял, что про Русь Черную ему рассказали загодя, так что он не особо дивился. Показуха, короче. Но дары осмотрел с живым интересом, даже уточнил: а этого сколько? а того? Толчок локтем в бок подсказал, что пришло время для беглеца из будущего. Тот самый момент.
Всё, что было до того — спрессовалось в одну эту точку. А всё, что станет после — выйдет именно из нее. Дурной сжал пальцы в кулаки, глубоко вдохнул и шагнул вперед:
— Государь-батюшка Федор Алексеевич! Всем, чем богата наша земля Темноводская, мы тебе поклонились. Но и это не всё, что я с собой привез. Ведаю я, что мучит тебя сильный недуг. А потому привез из Китая мудрого человека, который многое знает про лекарскую науку. Взгляни на лоб мой, что шрамами усеян: ударили меня палицей, думал, что помру, но на китайской стороне меня не только выходили, но и здоровье прежнее вернули. Дозволь этому лекарю показать свои умения!
Дурной чувствовал, что говорит уже в полной тишине. Что все вокруг поняли: царский Выход идет не по плану. Но он держался за взгляд Федора Алексеевича, в глубинах которого царила неугасаемая боль. Держался и говорил, говорил, говорил!..
Волынский сам унял своего протеже. Угольки глаз из-под обвисших бровей метали такие молнии, что боярин наверняка на месте прибил дикого чернорусса, если бы, тем самым, не попортил и свою репутацию.
…Шоу оказалось безвозвратно испорчено, и «делегацию» проводили прочь под обстрелом ироничных взглядов…
— Ты что сотворил, ирод?! — за Кремлевской стеной Волынский, наконец, отвел душу. — Я к тебе — всей душой, а ты — с ножом за пазухой? Сгною, сучий потрох!
— Не надо гноить, Василий Семенович, — Дурнову внезапно совсем перестало быть страшно: ход сделан, остается только ждать. — Ну, ты же сам говорил, что важно тебе быть угодным царю. Быть ближе к нему. Вот и представь, как тебя государь возвысит, если с твоей помощью его исцелить получится!
— Ох, молчи, дурень! — зло ощерился старик. — Много ты понимаешь! Лучшие — слышко, лучшие! — лекари бились, ан ничего у них не вышло! И отеческие, и иноземные! Лекарство — то палка о двух концах. Исцелишь — слава тебе и почет. А не сдюжишь — полное посрамление! Вникаешь? Позор и поруха! Государь-то, может, и простит. А вот окольничие не простят… Но ежели Федору Алексеичу еще и хуже станет — тут одним позором не отделаешься. Тебя с твоим лекарем враз на дыбу отправят… Да и мне аукнется.
И боярин ушел в причитания. Дурной, если честно, тоже чуток взбледнул. Он был уверен, что хуже Олеша не сделает. Но вдруг царю поплохеет по каким-нибудь своим причинам?
— Ох, молись, Сашко, — Волынский, будто, подслушал мысли Большака. — Молись всем демонам, каких вы там у себя чтите, чтобы всё это просто забылось…
Не забылось.
Государственная машина в Москве была малоподвижной, работала со скрипом, но работала. Особенно, когда царь проявлял настоящую волю к достижению цели.
Через два дня после Выхода, к дому Волынского явились государевы посланники с приказом: привести во дворец китайского лекаря.
— Я с радостью поеду помочь русскому царю, — с улыбкой, на хорошем русском ответил Олеша (он даже «р» уже сносно выговаривал). — Но только вместе с Сашко Дурным.