Четвертьвековая почти непрерывная смута закончилась. Вернее, империя встала на путь ее завершения. И у руля стоял уже взрослый (сейчас ему 18 лет), образованный, терпеливый и настойчивый правитель (да и про надежную Амба Мама не стоит забывать). Еще в 14 лет он выбрал девиз своего правления — «Процветающее и лучезарное». Канси. Под этим именем его и обозначали, когда в разговоре нужно было уточнить, о каком императоре идет речь (все-таки произносить всуе личное имя крайне неприлично). Под этим именем его и запомнит история.
Конечно, впереди у паренька еще немало испытаний… и о некоторых Ялишанда Шаци знал. Попытаться лезть вперед с пророчествами он даже не пытался. Во-первых, еще по темноводскому прошлому он хорошо помнил, как это опасно — что-то предсказывать. А в закоулках восхитительного Запретного города так легко умереть даже сановнику, не говоря уже о каком-то пленнике-варваре.
А во-вторых, Дурнову было всё равно. Почти 13 лет плена вытравят радость жизни из любого. Ему уже сильно за сорок, он изрядно перекалечен и до сих пор полностью не восстановился. Списанный ресурс. Никаких радостей. Никаких надежд. Весь его мир был уничтожен, все мечты и планы разодраны в клочья.
Изредка, вечерами он принимался истово молиться непонятно кому (то ли Богу, то ли Золотой Рыбке, то ли еще кому):
«Пожалуйста! Пусть хотя бы она будет жива! Пусть спасется, сбежит на север. В тайгу. Пусть живет…».
Но и на это надежды были слабыми. Угасавшие с каждым впустую прожитым годом. Потому что еще в самом начале, по прибытии в Пекин, ему всё подробно объяснили. Что Восьмизнаменное монгольское войско полностью разгромило банду лоча, вторгшуюся в пределы Великой Цин. Что все городки северных варваров сожжены, вплоть до Нибучу (то есть, Нерчинска); что все народы реки Сахалянь (то есть, Черной Реки) приведены к покорности; что…
— А пойдем-ка через Цзиншань!
Глава 5
Дурной вздрогнул. Отмахнулся от тяжких мыслей. А в выстиранных глазах его мелькнул огонек радости. Цзиншань — это хорошо.
— Конечно, пойдем, Мо!
И они свернули на север, двигаясь по дорожке вдоль полноводного рва, что опоясывал Запретный город. Собственно, этот ров и породил Цзиншань — чудесный парк, расположенный на пяти холмах. Пяти искусственных холмах, которые трудолюбивые китайцы насыпали из земли, что образовалась во время рытья рвов. Это сделали еще при династии Мин. На холмах высадили деревья, проложили дорожки, построили роскошные беседки на вершинах — нереальные покой и красота! Здесь поневоле затихала боль и рубцевались душевные раны.
Что-то китайцы в этом понимали. Уже сейчас. А точнее, уже многие века.
Конечно, чтобы попасть в парк на холме, им с Ин Мо было бы удобнее идти через пафосные северные ворота Божественной Мощи, но… кто бы их там пропустил! Это ведь идти через Внутренний двор Запретного города, где всякие личные покои бесконечных членов семьи, наложниц, приближенных евнухов… а еще непроницаемые ширмы, укрывающие сами знаете что. Нечего там делать низкоранговому стражнику-китайцу. А уж северному варвару — и подавно.
Да и пожалуйста! Страж с пленником, скупо переговариваясь, обошли Запретный город и ступили на тропинки парка. Здесь, конечно, тоже можно ходить не везде, это вам не парк культуры и отдыха. Наверх, на холмики и пытаться не стоит: там даже при пустых беседках стоит стража, которая их прогонит. И с тропки тоже лучше сойти, когда какая-нибудь процессия движется навстречу. Но все-таки Цзиншань достаточно большой, чтобы удовольствия в нем хватило на всех… Почти на всех.
Странная парочка двигалась, вроде бы, бессистемно. Просто любуясь невозможной гармонией земли, камня и живых растений. Однако, Ялишанда Шаци ни капли не удивился, когда они (не в первый раз) оказались у старого, кривого и совершенного голого по случаю марта дерева. Оно стояло в сторонке от основных дорожек между всхолмьями, на небольшом скалистом возвышении.
Ин Мо остановился. Окинул кривулину долгим тяжелым взглядом. И низко поклонился.
Дурной, потупясь, стоял чуть позади. Когда такое случилось впервые, он, конечно, ничего не понял. Но после навел справочки в городе миллиона болтливых языков. Оказалось, на этом дереве повесился Чжу Юцзянь. Последний император династии Мин. Точнее, последний по-настоящему правящий император. Ибо потом появилось еще немало других… Даже и сейчас, шепчутся, что имеются в дальних закоулочках истинные императоры Китая — не чета северным захватчикам.