Убрав вёсла и подтянувшись уже борт к борту, приняли к себе и большую часть амфор, расколотив всего три и уронив за борт одну, облегчили таким манером достаточно повреждённое судно, но всем действовал на нервы перепуганно голосящий из трюма скот. Вот тут-то мы и намучались с проклятыми ишаками! Пока их из трюма вытаскивали, они особо не возражали, потому как забортная вода им и самим пришлась не по вкусу, но уже на палубе каждый проявил свою индивидуальность. Всего-то их перевозилась дюжина, по четыре на каждом из трёх больших кораблей, так что эвакуировать требовалось четверых. Млять, лошади и громоздче, и пугливее, но насколько же они послушнее!
Первый же из них на наклонной от крена палубе упёрся, не желая спускаться, и его тащили вчетвером, а на наш борт затаскивали уже вшестером. Второй ишак ещё хлеще заупрямился, даже вырываться начал, а когда его принялись нахлёстывать, так взбрыкнул, лягнув одного из мореманов, а второго едва не укусив, после чего таки вырвался, поскакал по палубе, да и сиганул, дурень, за борт. А там волна его подхватила, понесла, да со всего маху об каменюку шмякнула — есть первая жертва Нетону. Третий был настроен гораздо конструктивнее — тоже поупирался немного, но без фанатизма, так что к борту мореманы его подтянули и вдвоём, да и затаскивать к нам было легче, чем первого. Мы понадеялись было, что его конструктивному примеру последует и четвёртый, но тот вдруг попёр в ещё худшую дурь, чем второй. Лягаться он начал сразу же, одного куснул и лишь чудом руку ему не порвал, а только рукав туники. Вырвавшись, правда, за борт не сиганул, но устроил галопирование по всему судну, в ходе которого сшиб с ног двоих. А времени урезонивать его не было — хоть и приподняли повреждённый борт, волны продолжали захлёстывать его прореху, и вода в трюме, хоть и медленно, но прибывала. Думать нужно было уже о спасении всего судна, остальной живности и остатков груза, нужно было организовывать вычёрпывание воды, а как тут его организуешь, когда проклятый ишак бесится на палубе? Рассвирепев, Володя выхватил револьвер и пристрелил на хрен упрямую скотину, затем тушу выбросили за борт и навели наконец порядок. Так вот и вышло, что везли мы сюда дюжину ишаков и почти довезли, но выгрузили на берег Столовой бухты только десяток. С овцами и свинтусами и половины тех проблем не возникло, что с этими двумя ишаками, хотя одну дурную хавронью тоже скормили в итоге Нетону. Да хрен с ними, с ишаками и свиньёй! Тут, когда навигатор установку парусинового пластыря на течь и вычёрпывание из трюма воды организовывал, так моремана одного не досчитались — никто и не заметил, когда и как бедолага пропал…
Дальше-то проще уже было. Взяли повреждённое судно на буксир, да так его в накренённом виде в Столовую бухту и притащили. Километров десять там оставалось с небольшим, но хотя уже рассвело, и путь был виден прекрасно, с парусами решили уже не рисковать, а дошли до берега на вёслах. Лоций-то ведь у нас нет, их только колонистам в будущем составить и нарисовать предстоит, а спасшись от крушения у этого сволочного острова Роббен, было бы вдвойне обидно потерпеть его у нужного берега — ага, в самом кейптаунском порту.
Отступление от давней финикийской ещё традиции базироваться на острове, а не на материке, которую и мы тоже, хоть и не финики, стараемся по возможности и по тем же самым соображениям соблюдать, в данном случае для нас вынужденное. Где ж остров тут подходящий найти? Тут только этот Роббен, мать его за ногу, и есть. Что берега у него для причаливания и высадки с моря неудобны, это в чём-то минус, но в чём-то и плюс. В реале небольшую гавань со стороны материка соорудили, отгородив её акваторию от моря искусственными волноломами, и нам этого религия тоже в принципе не запрещает — труд, зато вне гавани уж точно хрен кто причалит и десантируется — нам и объяснять не нужно теперь, почему. Но остров — голимый. Даже леса нет, а только трава, да кустарники. Воды на нём своей нет — в реале рыли колодцы, но грунтовую пресную воду быстро разобрали, и вместо неё солёная морская в те колодцы просочилась, и в наше время остров водой из Кейптауна снабжаться будет через проложенный по морскому дну водопровод. Ну и на кой хрен нам сдалась такая база? Маяк, конечно, на светлое будущее на Роббене нужен, а то знаем уже, чем чревато напороться на него среди ночи. Это же хвала богам, что суда наши не из сосны, а из атласского кедра выстроены, который сосне не чета, а строили их финики из Гадеса и Тингиса, которые средиземноморским коллегам не чета, а заказывали их тем финикам Тарквинии, которые всякой полунищей шелупони не чета и на бронзовых заклёпках с гвоздями экономить не приучены. Но вот напорись мы на эти каменюки возле острова со всей дури на полном ходу — боюсь, не спасло бы нас и это. На будущее нужно, конечно, закоординатившись и убедившись, что уже над континентальным шельфом, на якорь вставать с наступлением темноты, не поддаваясь соблазну прибыть в порт поскорее.
А соблазн силён, поскольку и путь — не ближний свет, а ветер попутный, и его хочется использовать по максимуму, отчего и идёшь на всех парусах. Сила же ветра, чем выше над водой, тем больше, и не просто так на классических парусниках, начиная ещё с больших каравелл с каракками и галеонов, прямые паруса городились сперва в два, затем в три, а потом и в большее число ярусов. Античные мореманы к такой системе парусов не приучены, но прототип её всё-же известен — низенький треугольный парус над основным прямым, который пока-что мало кто применяет, но в имперские времена будут применять шире, и на классических римских корбитах, включая большие имперские зерновозы, этот парус — или целиковый, или из двух, а то и четырёх отдельных — пропишется в качестве обязательной части их оснащения. Возможно, эта система и усовершенствовалась бы уже в византийские времена путём уменьшения высоты основного паруса и увеличения этого треугольного с его разрастанием в трапецию, но тут арабы принесли в Средиземноморье свой косой треугольный парус, и Византия, а за ней и прочие средиземноморцы переняли его, да так лихо, что он и называется теперь не арабским, а латинским.
Вот этот продвинутый античный уровень, на котором застыл имперский Рим, и который не успела, если вообще задавалась такой целью, развить Византия, мы как раз и внедрили у себя. Спалить его перед римлянами не страшно, потому как один же хрен они к нему и сами придут, а то, что основной парус у нас пониже общепринятой классики, а дополнительные — повыше, так это в пределах индивидуальных вариаций, и на это ещё не всякий внимание обратит. Ну, заметят в Гадесе или в Тингисе, даже и сообразят, для чего это — так выигрыш не настолько велик, чтобы фанатично перенимать и совершенствовать дальше уже самим. Вот уже дальнейшую эволюцию низенького треугольника в трапецию палить перед будущими "тоже типа римлянами" западно-финикийского разлива не стоит, но к этому мы ещё и не пришли — нам бы на треугольнике хотя бы для начала мореманов натренировать. Поначалу-то ведь и с ним-то на верхотуре работать боязно…
Повреждение наскочившего на камень судна, как я уже упоминал, на пробоину не тянуло, но пара треснувших досок обшивки в идеале требовала замены. Ну, в смысле, можно на крайняк выправить, да смолой хорошенько замазать, и если очень повезёт, то и до Горгад дотянуть можно. Но стоит ли рассчитывать на большое везение? Судьба — она ж такая стерва, что только доверься ей — подлянку устроит щедрую, от всей своей широкой души. Поэтому если есть возможность не латать, а заменить, то лучше заменить, пускай это и труднее. Пара досок — не десяток, запасные есть из такого же просушенного кедра, так что даже местной древесины не нужно. Местная древесина колонистам понадобится, потому как хоть мы и оставляем им одно из двух малых одномачтовых судов, не хватит им его на все их нужды. Пара-тройка хороших рыбацких лодок им тут тоже понадобится наверняка, и вот их уже им самим из местного сырья придётся строить.