— Рим был разделить Нумидия, — заметил тот же парень, — У наш царь тоже два сын. Наш царь будет умереть — нас Рим не будет разделить?
— Хороший вопрос! — одобрил я, — Да, если бы и у нас царская власть была такой же, как и в большинстве монархий, тогда, при отсутствии давней традиции наследования трона, такая опасность была бы вполне реальной. Но наш царь — бутафорский, и договор о дружбе и союзе с Римом заключал не он лично, а наше правительство от имени Большого Совета и по его постановлению, а царь — лишь один из членов правительства, бессменный и наследственный, но его даже не возглавляющий. Поэтому и любые спорные вопросы по наследованию престола решаться будут внутри нашего государства, и для вмешательства в них у Рима не будет ни законного повода, ни даже веских причин. А какая для римского сената разница, кто у нас сидит на троне, если царь сам по себе ничего у нас не решает, и его смена никак не влияет на политику нашего государства?
— А с новый армия Рим нас не будет завоевать?
— Судя по той же Нумидии, нам надо очень постараться, чтобы нарваться на это. Тогда, в самом начале, было в нашей реальности и вторжение германцев, отразить которое для римлян оказалось поважнее Нумидии, была и Союзническая война в самой Италии, в которой италийцы добивались для себя римского гражданства, были там и Гражданские войны, и войны против Понтийского царства на богатом Востоке, который поаппетитнее Нумидии. Была спартаковщина в самой Италии, после неё новые войны и на Востоке, и в Косматой Галлии, а затем — снова Гражданские войны. Почтенная Юлия ведь говорила вам о некоем Гае Юлии Цезаре? Надеюсь, никому не нужно объяснять, что это один, а не трое? — юнкера рассмеялись, — И вот тогда только Нумидия и перестала существовать как царство, став частью римской провинции Африка — почти через шестьдесят лет после той Югуртинской войны. Вдумайтесь — полвека у Рима новая армия, и несмотря на все свои проблемы он успевает завоёвывать и новые провинции, и все эти полвека Нумидия ему не была нужна, пока сама не вмешалась в его Гражданские войны на одной из сторон. И что самое интересное, здорово разбухшая после той Югуртинской войны Мавритания, в эти римские дрязги не вмешавшаяся, благополучно пережила и Цезаря, и Второй Триумвират. Да и при двух первых императорах она сохраняла самостоятельность, хоть и получила от Рима нового царя после пресечения собственной царской династии. Но тогда получается, что и Нумидия вполне могла бы уцелеть, если бы её царь тоже отсиделся в стороне.
— Друг и союзник римский народ сторона как отсидится?
— Да вот, как Мавритания отсиделась. Тут, ребята и девчата, нам надо помнить и чётко понимать, что договор о дружбе и союзе заключается со ВСЕМ римским народом, а не с какими-то отдельными его частями. Если римский народ един в своей политике, а нас просит помочь в рамках и масштабах, предусмотренных договором, у нас вопросов нет и быть не может — читаем договор, в нём всё сказано. Но если римский народ рассобачился меж собой, и разные его части тянут в разные стороны, то наше ли это дело, самим решать за них, кто из них прав, а кто нет? Опять же, читаем договор, в котором всё сказано, и не берём на себя того, к чему он нас не обязывает. И если какая-то из противоборствующих частей попытается втянуть в эти внутриримские дрязги и нас, мы так и объясним ей, что так дело не пойдёт. Пусть разбираются меж собой сами и собственными силами, и пока не разберутся и не станут снова единым целым, наше дело — сторона. Разберутся, придут к единству — тогда и будем дружить и помогать друг другу дальше, как и предусмотрено в договоре. И какие тогда претензии к нашему государству, чётко соблюдающему договор?
— И что бы между римлянами ни происходило, мы за всем этим должны только безучастно наблюдать? — спросила та девчонка, что задавала вопросы по имперской карте.
— Официально — да, только наблюдать, — сказал ей Волний, — Пускай победители не будут нам благодарны, зато и не будут иметь к нам претензий.
— Да, тут есть тонкий, но немаловажный политический нюанс, — согласился я, — Даже правильный выбор стороны в конфликте не отменяет самого факта вмешательства "не по чину". Победитель, конечно же, будет рад помощи в момент её оказания, но вот после победы, когда его эмоции улягутся, и он почувствует и осознает себя выразителем воли и интересов ВСЕГО римского государства — факт этой помощи будет представляться ему уже в другом свете. Может ли Рим доверять такому "другу и союзнику", который сам берётся решать, чьё дело в Риме правое, а чьё нет? Давайте мы с вами представим себе на минуту, что тот же Юба Нумидийский не ошибся в выборе стороны, а правильно угадал будущего победителя в конфликте, сделал ставку на Цезаря и оказал ему помощь, ударив в спину республиканцам. Ведь могло же в принципе случиться и так? И насколько Цезарь был бы увереннее в успехе при высадке в Африке, представляете? А насколько помощь со стороны Юбы уменьшила бы потери среди его солдат? Конечно, в момент победы он был бы чрезвычайно благодарен за эту помощь, и наверное, Юба в тот момент мог бы просить его о многом, не рискуя получить отказ — уж скупостью-то Цезаря Того Самого никто ещё не попрекал. Но эйфория-то рано или поздно проходит, а неприятный осадочек — остаётся. Ведь кого этот нумидиец убивал ради своих политических выгод? Римлян! И наверняка это обсуждалось бы во всём окружении Цезаря, а значит, не столь уже важно, что жить ему осталось два года — вместе с людьми из окружения Цезаря неприязнь к хитрожопому нумидийскому союзнику унаследуют и его преемники. Тот же Октавиан Август, укрепив свою власть и решив самые насущные вопросы, уж всяко призадумается на тему "с этим слишком много на себя берущим другом и союзником надо что-то делать". Поэтому нам не нужно брать на себя слишком много. Благодарность победителя можно заслужить и последующей дружбой, не оставляющей у него неприятного осадка.
— Досточтимый, а если события пойдут не совсем так, как они ДОЛЖНЫ идти? — спросил Мато, — Мы и тогда должны будем смириться с этим?
— Если события пойдут НЕПРАВИЛЬНО, то тогда, конечно, мы должны будем их аккуратно подправить. Но — именно МЫ, а не наше государство, политика которого по соблюдению договора с Римом должна быть безупречной. Есть наше государство, и есть некая не афиширующая себя сила, прямого отношения к нашему государству не имеющая, но не стеснённая ни в финансовых возможностях, ни в силовых. Она везде и нигде, её как бы и нет, но она действует, блюдя свои интересы, во многом совпадающие с интересами и нашего государства, которое тоже — для ЗНАЮЩИХ — часть её. Именно мы с вами стоим у её истоков, с вашей помощью мы создадим её, и именно наши с вами потомки составят её основной костяк. Некоторые из вас уже видели и знают кое-что из того, что у нас есть. Меньше, чем хотелось бы, но большое всегда начинается с малого. В Нетонисе, где вы, я надеюсь, продолжите учёбу уже на следующий год, вы увидите гораздо больше. Туда мы переносим всё, чего нельзя оставлять здесь, и там мы вам покажем то, чего нельзя никому показывать здесь. А пока — просто примите к сведению, что работа вас и ваших потомков ожидает непростая, но все нужные для неё инструменты у вас с ними будут. И сам этот предмет, который мы с вами сейчас изучаем — тоже один из этих инструментов…
— Досточтимый, а Империя наш государство не будет завоевать? — спросил тот же парень, — Весь Лужа будет завоевать — испанский союзник Империя зачем нужен?
— Империи испанский союзник, конечно, уже не будет нужен. И в принципе-то соблазн завоевать его, обратив в провинцию, у Империи возникнуть может. Но и на такой случай к тому времени уже будет сила, способная заступиться за наше государство, и об этом в Империи будут знать те, от кого будет зависеть принятие решений. С её помощью наше государство сможет отразить натиск даже Империи, если этой большой и ненужной нам войны не удастся избежать. Но лучше всё-таки до неё дело не доводить. Есть способы повлиять и на правителя, и на его окружение в желательную для нас сторону. Да и в самой Империи стремление завоевать всех, до кого дотянется, будет не столь уж однозначным. Я уже говорил о Мавритании, но у Империи даже и на богатом Востоке будут аналогичные ей царства-клиенты, государственность которых она и сама будет стараться сохранить.