— Моя фотолаборатория, — небрежно бросил Гарри.
Драко прикусил губу, чтобы не рассмеяться от того, как претенциозно это прозвучало. Гермиона предупредительно ущипнула его за задницу: раз уж она не могла рассмеяться, никто не мог.
— А это — моя студия, — с гордостью отца, представляющего миру собственное дитя, проговорил Гарри.
Гермиона едва могла рассмотреть собственные руки сквозь пары благовоний. Она пыталась не закашляться — воздух был чистым пачули. Как только жжение в глазах поутихло, она оказалась в окружении устрашающего, почти жестокого буйства красок, наляпанных на холсты. При ближайшем рассмотрении ей удалось распознать тела, прописанные чуть более сложно, чем фигурки из палочек, — по три на большинстве из полотен. При ещё более внимательном осмотре картина складывалась недвусмысленная. В центре каждого холста была нарисована фигурка с чёрными волосами и шрамом в виде молнии, фигурка справа выделялась рыже-оранжевыми волосами, а у фигурки слева…
— Чёрт возьми, Поттер. Это что, Гермиона? — возмутился Драко.
У фигурки слева были пышные вьющиеся каштановые волосы и внушительных размеров бюст. Как ни странно, сами фигурки не могли похвастаться детальной прорисовкой — но грудь была изображена весьма неплохо.
— Не знаю, что и думать, Поттер, по поводу того, что ты рисуешь грудь моей невесты на каждой из своих «картин», — сказал Драко, использовав весьма кстати кавычки Джинни.
— Это искусство, Малфой, — отмахнулся от него Гарри. — Не нервничай ты так. Гермиона же понимает, верно?
Драко повернулся взглянуть на реакцию Гермионы. Никогда прежде он не видел на её лице такого выражения: один глаз был куда больше другого, уголок рта приподнялся в кривоватой ухмылке.
— Так ты рисуешь… нас?
— В школьные годы. Смотри, вот здесь, — он указал на картину, состоящую сплошь из аляповатых чёрных и зелёных мазков краски с единственной загогулиной, пересекающей весь лист, наверху которой были изображены фигурки Гарри, Рона и Гермионы. Грудь Гермионы на этом рисунке была совсем небольшой. — Вот здесь мы в Тайной комнате на втором курсе. Я знаю, что ты тогда окаменела, Гермиона, но ты всё равно была с нами. Без тебя ничего из этого бы не случилось. А это, — он махнул в сторону картины в жёлтых и коричневых тонах, исчерченной строго вертикальными линиями, в центре которой виднелись три фигуры (Гермиона угадывалась по заметно подросшей груди) рядом с большим красным треугольником. — Это мы в лесу Дин.
Драко закатил глаза.
— К твоему сведению, Поттер, грудь ты рисуешь неправильно. У неё соски ближе к центру, чем здесь, а ещё они больше, чем ты дума… ай! Да за что?
Гермиона снова ущипнула его за задницу. Откровенно говоря, точность изображения груди на этих картинах её волновала меньше всего.
Оправившись от лёгких телесных повреждений, Драко хмуро оглядел комнату:
— Знаете, самое смешное, что эти картины будут продаваться на ура. И будут стоить безумных денег — просто потому, что их нарисовал сам Гарри Поттер.
— Я рисую не ради денег, Малфой, — Гарри безмятежно улыбнулся. — Мне достаточно того, что мои работы взывают к чувствам людей.
Округлив глаза, Драко рассматривал ещё одну картину. На ней были изображены призрачно-голубые тела Гарри и Гермионы, выплывающие из, по-видимому, медальона, за ними с земли наблюдал Рон. Грудь Гермионы была прорисована потрясающе детально.
— Точно. Эта определённо взывает к некоторым «чувствам», — протянул Драко, старательно отгоняя мысли о том, что какой-то богатый дрочила купит эту гнусную вещицу, чтобы передёрнуть на изображение его обнажённой невесты.
Гарри проигнорировал его резкий тон:
— Мне нужно помочь Джинни в столовой. Вы можете остаться. Изучайте. Исследуйте. Наслаждайтесь, — он выплыл из комнаты.
— Он же не серьёзно? — не теряя времени и не скрывая отвращения, обратился к Гермионе Драко.
Она вздохнула — смеяться как-то расхотелось.
— Не смотри на меня так. Я и понятия не имела о его… творческих наклонностях.
— Нет у него никаких творческих наклонностей. Ему скучно, вот он и занимается этой ерундой, чтобы отвлечься. Глянь хотя бы на это, — сказал он, показывая на голубые фигурки Гермионы и Гарри, изображённые в лесу Дин. Драко вдруг прищурился: — Когда вы двое бродили по лесам на седьмом курсе… между вами ведь ничего не было, так?
— Зачем ты вообще спрашиваешь? — поморщилась Гермиона. — Я даже никогда не задумывалась, есть ли у Гарри гениталии. Он для меня как брат.
— Тогда почему вокруг одни сиськи?
— Он парень, Драко. Поверь той, что конфисковала достаточно каракулей: мальчишки любят рисовать сиськи.
— Я никогда таким не занимался. Я был слишком занят настоящим сексом, вместо того чтобы рисовать повсюду воображаемые сиськи, — Драко вздрогнул, рефлекторно прикрывая зад при виде того, как сузились глаза Гермионы. — Шучу. До встречи с тобой я был девственником. Ты — единственная женщина на всей планете. Все остальные — просто парни, притворяющиеся женщинами.
— Я так и думала, — ухмыльнулась Гермиона, обвив Драко руками и целомудренно касаясь губами его рта. Он углубил поцелуй, превращая невинное касание в развратное и многообещающее. Его руки скользнули выше, лаская её соски сквозь ткань платья.
— Драко, — Гермиона чуть отстранилась, — что ты делаешь?
— Он же сказал «исследовать и наслаждаться», — отозвался он, покрывая её шею поцелуями.
— Сомневаюсь, что он имел в виду именно это, — предостерегла Гермиона, ощущая, как заражается его безумием.
Посасывая кожу под её ухом, Драко ответил:
— Ты же не думаешь, что я могу провести так много времени в комнате, сплошь увешанной изображениями твоей груди…
— Ужасными изображениями.
— Ужасными и недостоверными, но всё же изображениями, и не ждёшь, что я смогу оставаться в штанах?
Гермиона захихикала.
— Драко, — с трудом выдохнула она.
— М-м-м, — его руки скользнули к её бёдрам, пока губы оставляли обжигающие следы под челюстью. — Скажи ещё раз, но на этот раз с чувством.
— Держи себя в руках.
— Или ты можешь подержать в руках меня.
— ВЫ ДВОЕ ЧТО-ТО СЛИШКОМ ДОЛГО ПРОПАДАЕТЕ ТАМ! ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ О ТОМ, ЧТОБЫ ПО-ТИХОМУ ПЕРЕПИХНУТЬСЯ ПОД МОЕЙ КРЫШЕЙ, МАЛФОЙ! — разнёсся по всему дому усиленный Сонорусом голос Гарри. Драко вздохнул.
— Ладно. Но вечером я доберусь до тебя, Грейнджер.
Она снова захихикала, стараясь не дать ему понять, как закружилась её голова от этих слов.
— Называй меня «Грейнджер», пока можешь, Малфой, ведь скоро я тоже буду Малфой.
Зарычав, он притянул её теснее, лицом зарываясь в волосы.
— Значит, всё-таки решила взять мою фамилию, — сказал он, покусывая её ушко.
— Возможно. Я ещё до конца не определилась, но, если и сделаю это, это будет моё решение и только после долгих размышлений. И это не будет значить, что я тебе принадлежу, даже не думай, — поддразнила она.
— Конечно, нет, — прошептал он ей на ухо, и россыпь мурашек пробежалась вдоль её позвоночника. — Но это не значит, что мысль о том, что ты возьмёшь моё имя, не заставляет меня хотеть взять тебя…
— ЭЙ, ВЫ, Я, БЛЯТЬ, НЕ ШУЧУ! ВЫМЕТАЙТЕСЬ ИЗ МОЕЙ СТУДИИ, ПОКА Я НЕ НАТРАВИЛ НА ВАС СВОЮ ЖЕНУ!
Вскоре после того, как Гермионе удалось убедить Драко спуститься к Гарри и Джинни (возможно, некоторую роль сыграла пара данных обещаний на вечер), пришли Рон и Сьюзен.
— Поздравляю вас, — сказала Сьюзен, обнимая их обоих. — Я знала, что это скоро случится.
Прищурившись, Рон подошёл к Драко:
— Малфой, знаю, ты слышишь это уже в сотый раз, но…
— Да-да-да. Если я её обижу, ты заставишь Поттера выбить из меня всё дерьмо.
— Просто чтобы ты запомнил как следует, — пробормотал Рон, скрещивая руки на груди. Он покусал губу, оглядывая комнату и стараясь напустить на себя равнодушный вид. — Как там поживает твой сын?
— Тебе просто интересно, рассказал ли он мне, как далеко у него зашло с твоей дочерью, — ухмыльнулся Драко.
Рон зарычал: