Драко сузил глаза:
— Я уловил девиз твоих взаимоотношений с родителями Гермионы, Поттер.
— И если ты себе не враг, будешь делать так же, — сказал Гарри, откидываясь на спинку сиденья и прихлёбывая напиток. — Кроме того, тебе стоит знать, что вечеринки у Джин обычно тематические — совершенно предсказуемо эта будет сопливо-романтической.
Драко резко выдохнул сквозь стиснутые зубы в неком искажённом подобии улыбки, радости вовсе не предполагающей. Ему хотелось по чему-нибудь врезать. Или кому-нибудь. Или хотя бы оскорбить.
— Знаешь, Поттер, вот в этот самый момент я реально не в себе и молю Мерлина перемотать время назад и не дать мне так легко согласиться быть твоим другом.
— М-да? — приподнял бровь Гарри. — И почему же?
— Потому что обмениваться с тобой оскорблениями это… — Драко сжал кулак, — успокаивает, как ни странно.
Гарри и Рон кивнули.
— Поверь, это взаимное чувство, — ответил Гарри.
— Теоретически, — Драко зловеще улыбнулся, — если бы мы не решили, что мы теперь друзья… я мог бы проехаться по тому, что ты называешь рубашкой. Чисто теоретически, а?
Гарри вздохнул. Почему, чёрт побери, нет? Не для того ли и нужны друзья?
— Ладно. Что там у тебя?
Глаза Драко маниакально блеснули. В первое мгновение на его лице отразилась нерешительность, он будто бы не мог поверить в то, что Гарри собственноручно вручил ему столь заманчивый дар. В конце концов нечто внутри него победило:
— Даже представить не могу, чем ты считаешь этот прикид. Платьем для волшебников? Дурацким недоразумением? А вопроса твоей личной гигиены я даже касаться не хочу…
— Просто выговорись, Малфой…
— На самом деле, все изменения в твоей манере одеваться в последнее время больше похожи на преступление — настолько, что я не могу находиться в одной комнате с тобой без ощущения, что меня насилуют.
— Именно. Хорошо сказано, Малфой.
— А ты, — тут же вцепился тот в Рона, — ты за пятнадцать минут, что мы тут сидим, трижды испортил воздух.
— Эй, мужик, — поморщился Рон. — Ты вроде как им занят, — он указал на Гарри.
— Как такое вообще возможно, Уизли? Ты самый отвратительный человек, которого я когда-либо имел несчастье знать. Само твоё существование — это иллюстрация удвоенного аппетита и способов подавления либидо.
— Эй, притормози. Я не потерплю…
Гарри прервал его, хлопнув по плечу:
— Да ладно, Рон. Ему это нужно.
И Драко продолжил:
— Иногда, когда я задумываюсь о том, что такая прекрасная и умная девушка как Гермиона добровольно проводит время с вами, двумя говорящими бабуинами, я просто разрываюсь между желанием блевануть и желанием вышибить из вас обоих всё дерьмо за то, что по вашей вине она чуть не погибла бесчисленное количество раз.
— Если быть до конца честными, она и втягивала нас в бо́льшую часть этих историй, — пробормотал Рон.
Драко проигнорировал его.
— В лучшие из своих дней вы оба — ярчайшие примеры посредственности. Каждое утро, открывая глаза, я осознаю, что каким-то образом обрёк себя на общение с вами, идиотами, до конца своей грёбаной жизни, и еле сдерживаю желание прокричаться в подушку. Единственное, что меня останавливает, — то, что вторая подушка обычно занята Гермионой, и тогда я напоминаю себе, что должен преобразовать эту энергию в терпение, чтобы мириться с вашим существованием.
Гарри кивнул:
— У меня такое чувство, что он почти закончил, Рон. Кажется, работает.
— И когда она спит рядом, на моей половине кровати, кстати… стягивает с меня оделяло… и её волосы почти преуспели в том, чтобы задушить меня во сне… — его взгляд смягчился, пока он безуспешно боролся с улыбкой, — я понимаю, что готов сделать всё что угодно, лишь бы она позволила просто держать её за руку.
Ухмыльнувшись, Гарри пробормотал себе под нос:
— Сердце Гринча в тот день подросло раза в два.
— И сам факт, что мне каким-то невероятным образом повезло и я проведу остаток жизни с ней, означает, видимо, что мне удалось провести самого Бога, потому что я её не заслуживаю.
— Тут я с тобой соглашусь, — фыркнул Рон.
Гарри тут же пнул его под столом:
— Да помолчи ты, дурень, — и, повернувшись к Малфою и подперев подбородок рукой, он распылялся в улыбке: — Это так мило.
Вздохнув, Драко прикусил губу, изо всех сил стараясь не улыбнуться в ответ.
— И если мне придётся мириться с твоими отвратительными привычками, Уизли, и с твоей манией величия, Поттер… или даже с Джин, упорно коверкающей моё имя, или Эдвардом, медленно стирающим в порошок мою самооценку до тех пор, пока от неё ничего не останется… всё это стоит того, чтобы называть её своей. Она того стоит.
На мгновение после речи Драко в воздухе повисла тишина. Рон заговорил первым:
— Чёрт побери! Малфой! Ты можешь записать это дерьмо? Сьюзен бы с ума сошла, если бы я ей сказал что-то в этом роде.
— Вот видишь, Малфой? — хлопнул его по плечу Гарри. — Нам не нужно сильно нравиться друг другу, чтобы быть друзьями. На самом деле, это было бы даже странновато. Чувствуешь себя лучше?
— Да, Поттер, — усмехнулся Драко. — Спасибо за это. Вам обоим.
— Пожалуйста, — ответил Гарри. — Итак, настало время обсудить важный вопрос: куда вы повесите мою картину?
Драко усмехнулся:
— Твоей картине самое место в мусоросжигателе, Поттер, куда она и отправится вместе с прочим хламом, — он сделал глоток эля. — Ты сильно преуменьшил размеры моего члена.
— Ты больной ублюдок, Малфой, — Гарри закатил глаза.
— А вы двое, — ухмыльнулся Драко, жестом указывая на Гарри и Рона, — пятна позора на добропорядочном обществе волшебников.
Гарри хмыкнул, осушая бокал до дна:
— Сдаётся мне, Малфой, что мы положили начало прекрасной дружбе.
***
Альбус был гордым парнем. Он гордился тем, что учится на Слизерине, гордился умением выпечь пирог с идеальной корочкой — и даже тем, что он Поттер (когда по счастливой случайности отец не забывал надеть чистую рубашку). Как и у любого слизеринца, его запасы самолюбия были бесконечно щедрыми, глубоко прорастали в его натуру и едва ли подлежали искоренению. Именно поэтому Альбусу было нелегко проглотить всю гордость до последней капли и обратиться за советом к единственному человеку в Хогвартсе, из-за которого он скорее бы отгрыз себе руку в обычных условиях, чем просил о помощи.
— Ну и ну. Неужели это мой братец выполз из подземелий, чтобы просить помощи с девчонкой.
Он ненавидел себя за то, что пришёл. Но он сделал это. Уже несколько дней Моника даже не смотрела в его сторону, так что у него не было ни единого шанса искупить свою вину. И, как бы неприятно ему ни было это признавать, но у Джеймса был дар обращать на себя внимание — особенно внимание девушек.
— Иди в жопу, Джеймс, — отозвался Альбус. — Я просто хотел поинтересоваться, как девчонки тебя выносят.
Это была одна из величайших загадок. Магия — это чертовски просто и понятно. Феи, кентавры, призраки, гигантские кальмары — почему бы и нет? Чего Альбусу никогда не понять, так это почему его брат, мерзейший мерзавец из всех когда-либо существовавших, всегда окружён стайками восхищённых девчонок.
Джеймс ухмыльнулся:
— А я бы хотел знать, как кто-то может считать тебя хотя бы чуточку привлекательным. Но не переживай. Уверен, это просто случайность. У тебя всё равно остаётся уйма времени, чтобы умереть в одиночестве.
Альбус фыркнул. Он давно уяснил, что ничто не бесит его брата сильнее того факта, что, насколько бы сильно он ни пытался, ему не удастся сломить бастион уверенности в себе, который являл собой Альбус Поттер.
— С чего мне переживать? Мне нравится быть одному. Сказать по правде — и я сейчас чертовски серьёзен, — меня больше беспокоит мысль о том, что я умру не в одиночестве.