Выбрать главу

— Почему я вам не нравлюсь?

Эдвард уставился на него. Должно быть, его просто ошарашило то, что Драко, изнеженный маменькин сынок, осмелился это сказать. Наконец-то.

Эдвард хранил молчание, и Драко продолжил:

— Я люблю вашу дочь. Люблю больше всего на свете. Для большинства отцов этого было бы достаточно. Но вы?.. Я вас не понимаю. Вам словно…

— Ты мне не нравишься.

Настала очередь Драко уставиться на Эдварда.

— Что ж, с этого мы и начали.

— Ты недостаточно хорош для моей дочери.

— Грубовато, но предельно ясно.

Эдвард продолжил, будто бы не слыша:

— Когда Гермиона приезжала на каникулы из школы, она всегда рассказывала об одном грубом мальчишке, который придумывал ей грязные прозвища и всячески дразнил.

Драко едва не сболтнул, что он до сих пор время от времени обзывает её грязными словечками и дразнит, но теперь ей это, похоже, нравится. Он сильно сомневался, что Эдвард оценит юмор. К тому же каждый раз, когда Драко думал о том, насколько ужасно он вёл себя с Гермионой в Хогвартсе, ему становилось не по себе.

— Этот мелкий пацан говорил ей, что она не принадлежит его миру. И Гермиона его ненавидела. Ненавидела то, что он отстаивал, и то, что из-за него она не чувствовала себя на своём месте.

— Могу себе представить, — вздохнул Драко. Ничего из этого не было новостью. И всё же было странно слышать об этом в таких подробностях. У Эдварда не было ни одной причины умалчивать темы, которые Гермиона тактично обошла в разговоре.

— Так что представь себе моё удивление, когда она привела этого мелкого невежественного грубияна в мой дом и сказала, что влюблена в него.

Драко разглядывал узоры на столешнице кухонного острова. Он не знал, что сказать. Как защититься, когда и сам не находишь себе оправдание?

— Я понимаю.

Эдвард недоверчиво ухмыльнулся, скрестив руки на груди.

— Ты понимаешь?

— Если бы кто-нибудь обращался с моей собственной дочерью так, как я обращался с Гермионой в детстве, я бы подвесил его за яйца над полем для квиддича.

Эдвард покачал головой: слова Драко его ничуть не тронули.

— Ты не способен понять. У тебя нет дочери.

И тут Драко сказал два слова, от которых у Эдварда Грейнджера поседели даже волосы в ушах.

— Может, будет.

В тот самый момент, когда Драко осознал свою ошибку, Эдвард уже тряс его, схватив за грудки:

— Что ты сказал?

— Папочка? Что ты вообще делаешь? Отпусти Драко, сейчас же!

Гермиона! Он спасен. Конечно, она будет в бешенстве, когда поймёт, что он почти рассказал её отцу о ребёнке, не посоветовавшись с ней, но в эту секунду у него были проблемы посерьёзнее.

— Гермиона, что имел в виду этот… парень, когда сказал, что у него, возможно, будет дочь?

Она выпрямила спину, вызывающе сжав губы. Несмотря на её уверенную позу, Драко отчётливо видел, что она взбешена. Всего один взгляд в её глаза, и он заметил тот самый оттенок тебе-пиздец в её радужках.

— Он имел в виду… — она вздохнула. — Я беременна.

Отпустив Драко, Эдвард сосредоточил всё своё внимание на повзрослевшей женщине, которой когда-то давно менял подгузники.

— Ты — что?

— Эдвард, дорогой, что вы все делаете на кухне? — Джин застыла в дверях, ощутив напряжённую атмосферу в комнате. — Что происходит?

Не сводя глаз с Гермионы, Эдвард ответил:

— Наша дочь только что сообщила мне, что беременна.

Широко распахнутыми глазами Джин уставилась на Гермиону:

— Минни, дорогая, это правда?

Гермиона вздохнула.

— Я не хотела рассказывать так рано.

— Но у тебя будет ребёнок?

— Да.

— Ребёнок Дрейки?

— О, да бога ради, мама! Ты умрёшь на месте, если назовёшь его «Драко»? Он ненавидит это прозвище!

Драко рассмеялся над её признанием:

— Джин, она имела в виду, что…

— Я имела в виду, что вам обоим пора относиться к нам как к грёбаным взрослым! Мы с Драко не дети и можем принимать самостоятельные решения!

Все замолкли. Моргнув, Джин осторожно начала:

— Мин… гм… Гермиона, дорогая. Ты же знаешь, мне не нравится, когда ты так выражаешься. Я понимаю, что ты целыми днями окружена подростками, но это ещё не значит, что стоит перенимать их словечки.

Гермиона потёрла виски:

— Проблема не в моих выражениях, мама.

— Конечно, не в этом! — вмешался Эдвард. — Проблема в том, что этот… негодяй соблазнил нашу дочь, склонил её к жизни во грехе, а потом оплодотворил её.

Драко сузил глаза:

— Признателен за ваше мнение насчёт наших отношений.

— Гермиона — это моё дело.

— Уже нет. Она взрослая женщина. Она собирается выйти за меня замуж, и ты ничего с этим не поделаешь.

Эдвард уже открыл рот, чтобы возразить, но Джин его опередила:

— Кажется, нам стоит открыть бутылку коньяка, которую мы берегли на чёрный день. Мы все выпьем по чуть-чуть, а потом обсудим это, как взрослые.

— Кроме меня, — возразила Гермиона.

Джин зависла.

— Это же пятидесятилетний «Chateau de Montifaud». В чём дело?

— В фетальном алкогольном синдроме, — закатила глаза Гермиона.

— Ах да, — Джин взглянула на Драко, — а ты, дорогой?

— Мама, нет, — ответила за него Гермиона. — Драко обещал, что тоже не будет пить, пока не родится ребёнок, чтобы поддержать меня.

— Вижу, моя дочь хорошо тебя натаскала, — издевательски усмехнулся Эдвард. — Не удивлён, что в ваших отношениях она за мужика.

— Знаешь что? — разозлился Драко. — Пошёл ты.

— Есть решение! — воскликнула Гермиона. В комнате стало тихо, все взгляды обратились к ней. Она прикусила губу. — Давайте все помолчат, пока я как следует не обдумаю, что сказать дальше.

Драко покачал головой.

— Ну уж нет, я сыт по горло его брехнёй. Ты можешь продолжать выдумывать причины для ненависти ко мне, но с этого самого момента мне наплевать на твоё отношение. Откровенно говоря, мне стыдно перед самим собой, что я переживал об этом так долго. Пока ты с должным уважением относишься к моим детям, можешь думать что угодно обо мне самом. Но если ты думаешь, что я просто сдамся и продолжу терпеть подобное отношение, ты серьёзно ошибаешься. Так что можешь взять своё мнение о наших с Гермионой отношениях и засунуть его в свой зад!

В комнате стало тихо.

Вдруг гневные складки на лбу Эдварда сгладились, словно их смыло приливной волной. Очень медленно его усы из их обычного напряжённого положения в уголках губ поползли вверх, а его плечи, а затем и всё тело сотряс смех. Сначала очень тихий, но постепенно всё более и более набиравший силу, пока его раскаты не заполнили всю комнату. Вскоре к нему присоединились Джин, успевшая опрокинуть порцию коньяка во время речи Драко, и Гермиона. Лишь Драко не разделял всеобщего обманчивого веселья.

Эдвард утёр выступившие слёзы.

— Гермиона, этот человек тебе не подходит, это невозможно. Он просто смешон, раз думает, что может разговаривать со мной в таком…

— Хватит, папа, — внезапно изменившееся настроение Гермионы заставило окончательно затихнуть отголоски смеха в комнате. — Ты хоть представляешь, насколько сам сейчас смешон? Столько лет таить обиду на мальчишку, которого ты даже не встречал, пока он не повзрослел, — это самое настоящее безумие.

Драко ощутил, что она нравится ему ещё сильнее, чем прежде.

— Он вёл себя вежливо, хотя ты относился к нему как к куску дерьма.

Джин поморщилась:

— Ну правда, дорогая. Эти выражения…

— Мама. Даже не начинай. Я сейчас трезва, беременна и очень зла, — она глубоко вздохнула и повернулась к отцу. — Папа, это то, что мне нужно. Драко — тот, кто мне нужен. Так что, если ты не можешь перебороть эту гигантскую обиду, тогда… тогда на этом всё.

Джин ахнула:

— Эдвард, ты сейчас же извинишься перед этим милым мальчиком, или, богом клянусь, будешь спать на диване до конца своей чёртовой жизни!

Гермиона медленно повернулась к матери, не в силах бороться с тенью ухмылки на своём лице:

— Что за выражения, мам.

— Я хочу сказать, Эдвард, — продолжала Джин, игнорируя насмешку Гермионы, — что ты не помешаешь мне общаться с внуком. Преодолей себя и принеси чёртовы извинения, иначе я… — она опасно сузила глаза, — иначе я пожертвую зубного «пеликана» из твоей коллекции, того самого, из семнадцатого века, в Британский музей стоматологии.