– Конечно, я не хочу, – подчёркнуто холодно отказалась я. – У меня уже есть подруга. Рената.
– Ты могла бы познакомить меня с ней. Это будет четвёртая Рената в моей жизни. А у тебя какая, по счёту?
– А у меня вторая, – сказала я, вдруг вспомнив про маму. – Но у вас с ней ничего общего нет, фрау Штерн. Вы даже с ней непохожи.
– Почему, – неожиданно заинтересовалась Берта Штерн.
– Потому что вы постоянно одеты в одно и то же, – ляпнула я первое, что пришло в голову. Лишь бы Берта отвязалась.
Но та не отвязывалась. У неё звонил телефон, а она всё сидела рядом со мной и думала. Наверное, яйца высиживала.
– Ну, это ты зря, – сказала Берта Штерн, наконец. – Ценить надо внутренний мир человека. А не его внешний вид, каким бы он не был.
И ушла, люфтуя задницей в кожаной юбке.
12
После ухода Берты Штерн, я почувствовала себя лучше. Задумав проверить, нужна я кому или нет, я отправилась к Ренате Колицер. Идея передать всё накопленное поколениями, мне нравилась. А чтобы не слишком шокировать её благоразумных родителей, я решила сменить папину бандану в зеленые огурцы на обычный платок. Вместо лосин я надела растянутую осеннюю юбку с подтяжками. Ещё я напялила пожарного цвета резиновый плащ, непонятно откуда взявшийся. Кажется, папа пару раз использовал его в качестве антипригарного покрытия, пока с ужасом не понял по запаху, что плащ был предназначен для промышленных рыболовов. Теперь он висел на гвоздике, довольно вызывающе. Остаётся только догадываться, почему он до сих пор не выкинул этот плащ. Наверное, потому что промышленный рыболов считался на Репербане уважительной профессией. Но на рыбака я не смахивала ни капли. В этой куртке я напоминала скорее смесь медведя Паддингтона с грибником.
К сожалению, с этим уже ничего нельзя было поделать. Ничего более летнего, чем прорезиненная куртка, в гардеробе моём не нашлось. И, махнув рукой на всё, я влезла в огромные резиновые сапоги, в которых папа, бывало, заземлял проводку. Начиналась новая жизнь. Начинать я её, как вы помните, предпочитала со смены обуви.
Лужи на улице стояли уже примерно по пояс. Но и сапоги заканчивались в районе поясницы. Значит, по крайней мере, лужи были нипочём. А вообще, сейчас мне было не до того. Я размышляла о том, что Рената Колицер, должно быть, и вправду моя единственная подруга. Остальные сбоку припёка. Их было не жалко совсем.
Покопавшись в ящике папиного стола (служившего складом случайных игрушек или пепельницей в зависимости от того, кто на него претендует), я набрала маленьких вещей. Это, конечно не жизненный опыт, но тоже сойдёт, чтобы передать. Особенно для Ренаты.
С того момента как мы виделись в последний раз, мелочёвки скопилось немало. Специально я не выбирала ничего. Просто ссыпала весь арсенал доставшихся киндерсюрпризов, значков, сплющенных монеток с видами Гамбурга и прочей скопившейся мелочёвки в огромный папин рюкзак. Ещё я расцарапала себе запястье о значок с надписью « Клуб Дебил». Клуб Дебил, думала я. Интересно, где я такой значок подцепила?
На улице я принялась считывать с неба текущие данные. Дождь вовсе не собирался останавливаться. Погода становилась всё хуже и хуже. Зато, хоть мой костюм Паддингтона был оправдан на сто процентов. Продефилировав, скрипя резиной по Хольстенштрассе, я вдруг увидела всю честную компанию – Олли, Бюдде и Барсука. На небольшом расстоянии от ребят шёл одетый в намокшую ушанку Ходжа. Он подсчитывал коричневую мелочь. Должно быть, ему на что-то не хватало опять.
Надо сказать, вся честная компания меня не замечала. Очень даже подчёркнуто не замечала. Я пока решила не обижаться. В этом прорезиненом Паддингтоновском лапсердаке не узнать меня было проще простого.
– Эгей, Барсук… – крикнула я.
Барсук дёрнул головой. А потом с гримасой схватился за шею. Остальные не могли повернуть ко мне головы, хоть и старались. Эмоции были скрыты. У Олли под глазом наливался жирный лиловый бланш в половину лица. На Ходжу высыпали ведро жирного мусора. Лицо Бюдде Фегельмана было разлиновано полосками пота. Барсука же, судя по трём царапинам, каждая толщиной в шнурок от ботинка, трепали львы, а может быть тигры.
Я осторожно подошла и стёрла с лица Барсука капельку крови. Перед тем, как дать мне стереть кровь, он вопросительно посмотрел на Олли. Олли нехотя разрешил. Я стирала кровь долго, уж сама не зная чего ожидая.
– Ана Ананас, иди домой, – сказал мне Олли, наконец. – Или тусуйся где-нибудь.
Жди нас у Ибрагима. Только не раньше чем… через четыре часа.