– Извините, – буркнула я. – Я что-то устала, хочу спать.
Тётка хотела мне что-то сказать вслед, но передумав, махнула рукой, села в такси и уехала.
17
По дороге Барсук успел нырнуть в ночной магазин и перехватить несколько пачек туалетной бумаги. Также, он разжился набором пластиковой посуды (из тех, что продают за безумные деньги). Ещё Барсук приобрёл новую клеенчатую скатерть с паровозиком Томасом. За всё это дурное великолепие он отдал бумажку в пять евро. Ещё и обрадовался идиотской покупке как лось, представляете? Я тут же сказала, что ничего бесполезнее в жизни не видела
– Кому бесполезная, а кому нет – возразил Барсук, разглядывая клеёнку на свет.
Я хмыкнула. Думаю, Барсук уже готовился есть над раковиной, правда еще немного в себе сомневался. А может быть не в себе. Наверняка, в той клеёнке. Потому что полезной она совершенно не была. Я же видела.
Мы поднялись на второй этаж полупустого, пахнущего краской, непонятно каким образом выходящего на Репербан сразу двумя стенами, дома. На лестнице я ударилась о гигантские ящики для цветов; цветы оказались лианами. Задыхаясь от спёртого лианистого воздуха я решила, что первое, что мне потребуется от Барсуков – это раковина. Уж скорей бы они у начинали над ней есть!
Обстановка дома у Барсуков была точь в точь, как в фарфоровой башне. Как тут можно есть, я даже не знаю. Даже у Ренаты Колицер я не видела столько вещей. Даже ей не приходило бы в голову расставлять всё это на полках и подписывать. Обладая щепетильностью редко выходящего из собственной комнаты интроверта, ей таких высот не достичь никогда!
Здесь, начиная с тапочек в коридоре, все было расставлено по местам. Места были подписаны желтым, красным и зелёным фломастером. Вещи на них обозначены розовым, некоторые имели наклейку с черной обводкой. Если сравнивать барсучью квартиру с нашей, где всё высилось над головой стопками и пыталось убить, а из украшений были одни лишь часы, который, впрочем, не ходили, а висели просто так, ради тиканья или пиканья – это выглядело впечатляюще.
Разуваясь, Барсук вытащил из своих видавших виды ботинок шнурки, а потом повесил их на специально отведённый для этого дела крючочек. На это он потратил минут пятнадцать. За это время я успела рассмотреть барсучью нору внимательно. По форме она была треугольной. Нора мягко смыкалась на маленьком розовом девчоночьем телевизоре. Телек подпирал портрет уродливого беззубого футболиста в деревянной раме. Всё вокруг было увешено футбольными лозунгами, а пространство перед телевизором напоминало небольшую лужайку. На ней стоял адски неудобный лакированный столик. Вещи, должно быть, съезжали с него, как с катка, но он был пустым. Ну, а вообще, во всей квартире царил идеальный порядок. Барсучья нора оказалась на редкость уютной, разве что только развернуться в ней было нельзя. Впечатление уютности норы складывалось ещё и от продуманной освещённости. Видать, Барсуки тратили электричество разумно и экономно. Свет горел только тот, что был нужен в данный момент, а по истечению надобности сам по себе выключался.
Крючок для шнурков барсуковых ботинок въехал в стену, напугав меня не на шутку. Странной формы стол перед телевизором казался пугающе пустым. На нём держались только вещи с магнитами. Например, магнитная пепельница предназначенная для остатков того, что ты не догрыз – чипсов и вафелек, а ещё попадающихся в шоколаде кусочков орехов.
На искусственной лужайке перед телевизором восседал папа Барсук. Это был видавший виды Бармалей с логотипами футбольных команд, выжженых каленым железом и сигаретами на запястьях.
– Не заговаривай с отцом, – шепнул мне Барсук, – Не обращай внимания. Он уже наверняка спит сидя. Спятил от одиночества.
Но Барсук-старший не казался спятившим. Аккуратно, со всех сторон, он обгладывал чипсы, слизывая с них хумус. Из наглухо застёгнутого китайского халата с драконами торчала салфеточка, на котором виднелась надпись – «Предохранялочка». Размером салфетка повторяла его форму бороды и кажется, действительно служила для того, чтобы каким-то образом её предохранять.
– Ну что, папа, всё хорошо? – осторожно поинтересовался Барсук, тщательно закрывая за собой дверь.
– Нет. Сегодня мы точно засрёмся! – сказал папа Барсук зловещим голосом.
Он выудил из пакета с чипсами огромный подарочный пиратский сундучок. Доев чипсы до последней крошечки, он поставил сундучок на полку с десятком таких же, потом встал и, кряхтя, направился к мусорному ведру. По дороге он наградил меня рукопожатием, попутно сняв с моего плеча пыль, которую я подцепила на лестничной площадке, причесал мне волосы. Крошки и ореховые скорлупки папа Барсук собрал в другую руку, затем аккуратно выбросил. Но не в мусорное ведро, а в идеально отмытую ради такого случая пепельницу.