18
Итак, больше никаких ночёвок вне дома. Ради этого я была готова помириться с отцом. Надо было приходить в себя. Этот день был ответственней некуда. Пока мы ходили кормить барист, Барсук разговаривал сам с собой и о чём-то раздумывал. Странно! Барсук не был из породы раздумывающих по любому поводу. Как то он сказал, что в погоне за зайцем, гончая никогда не использует заранее приготовленный план. И мы знали, что он следует этому правилу.
Наблюдая, с каким отрешённым видом Барсук крошит баристам в молочко булочку, Королёк сказал:
– Вот это я понимаю. Настоящее самоотречение. Готов поклясться, что именно этот дерзкий пухль наловит нам ещё два десятка очкариков! Держитесь его, ребята, держитесь этого пухля, уравнивайтесь в его сторону. С такими, как он, хочешь не хочешь, а придётся арендовать новый подвал для барист!
Но вот, уже под самый конец, когда пришло время отправляться за новыми баристами, наш дерзкий пухль, взял, да и смылся. Только и слышно было, как за Барсуком хлопнула дверь. Королёк так и застыл с пирожком в руке. А один из пленников-барист поглядел в сторону двери и завыл. Не могу сказать, что картина была из весёлых и жизнеутверждающих.
В результате, охота на барист была отменена во второй раз подряд. Взбесившийся Королёк объяснял это тем, что без Барсука я не могла бы контролировать действия Олли
(Нож-для-Огурцов, как вы помните, легко приходил в ярость, работая на грани дозволенного), а Ходжа оставался без пары. Что же касается Бюдде, то он был слишком заметен. За последние несколько месяцев господин Фегельман вытянулся и ростом напоминал если не каланчу собора Михеля, то достаточно рослого взрослого. Это привлекало лишнее внимание. Рисковать Корольку не хотелось. Короче, мы получили выходной, а говоря по-корольковому – дырку в расписании. Этой дыркой Королёк был ужас как недоволен. Его правая рука – Олли – тоже был дьявольски сердит. Наделённый особыми полномочиями сын Бармалея Олли Нождля-Огурцов считал, что в нашей странной компании всё держится на суровейшей дисциплине. Теперь, когда дисциплина рухнула, степень сердитости Одди можно было замерять какими-нибудь зетта-геттатерра амперами.
А знаете что самое интересное? Перед тем, как свалить из подвала Барсук смотрел на меня. Так, будто просил разрешения. Будто я здесь командую, а не Олли и не Королёк! Совершенно точно вам говорю. После ночевки у Барсуков, я уже не могла толковать его взгляды неправильно.
Чтобы успокоить шалящие нервы, мы отправились пить газированный чай в Кавабунгу. Я соскучилась по папе и поэтому не возражала.
Господин Веттер-перемен, как ни в чём не бывало, налил всем пузырчатую жидкость разных цветов. Он даже не стал смотреть, как хорошо мы ей булькаем. Он даже не поинтересовался, откуда у меня карманные деньги. Говоря точнее, он даже не вникал, что у меня их не было. Ему было пофиг, что Ходжа платил за меня, вот и всё.
После оплаты моего чая, речевой аппарат Ходжи не затыкался. Его и так знали как самое большое трепло на Репербане, но теперь всяк недоумевал – с цепи сорвался наш Ходжа и всё это в связи моей ночёвки у Барсука. Упиваясь газированным чаем, с пузырчатой пеной у рта, он указывал мне на обязательность нашего очередного свидания. Щёлкал доказательствами, как при решении уравнений. Дескать, если я так запросто отправляюсь в гости с ночёвкой к Барсуку, то почему бы теперь к нему в гости с ночёвкой не сходить! Но он не знал, что я была согласна гулять лишь до десяти вечера. Потом всё. К этому времени наш договор с Дульсинеей Тобольской истекал. После этого я была готова стать примерной девочкой «за пределами Репербана».
Мне ужасно хотелось, чтобы отец, мрачно стоящий у стойки, расслышал всё как следует. Раз уж он не реагировал на гости в ночёвкой, то интересно, как он запел бы, на словах «свидание с Ходжей». Но папа опять заспал информацию. Причём, на этот раз, стоя. Свистел себе про ветер перемен с удвоенной силой. И звенел посудой громче обычного.
Такое игнорирование меня просто взбесило. Больно нужно мне было это свидание с намёком на самостоятельность, если папа мой никак на это не реагирует!
До свидания оставалось два часа. За это время Ходжа планировал переодеться в чистое и раздобыть карманные деньги. А я тосковала у причала в одиночестве. Стояла на кнехте и поплёвывала в воду как бывалый моряк, пользуясь тем, что во рту у меня ещё оставалась дырка для последнего зуба.