С фрау Колицер я столкнулась уже на лестнице. Ни малейших признаков доброжелательности она не проявила:
– Немедленно уходи, – без всяких предисловий прошипела она.
Столь резкая смена настроения фрау Колицер была для меня неожиданностью.
– Все уже знают, что на тебя заведена база в Давидовой вахте, – продолжала фрау Колицер. – Все знают, что ты бегаешь от родителей. Все знают, что ты беспризорница. Наглядевшись на тебя, я заперла дома дочь.
Я тут же высказалась, дескать, запирать Ренату Колицер дома вместе с её игрушками бесполезно. Она и так никогда не ходила гулять.
– Я опасаюсь дурного влияния на Ренату. – объяснила фрау Колицер. – Скоро мы отсюда уедем. И мне бы не хотелось, чтобы её что-нибудь здесь удерживало.
Чтобы Ренату что-то держало на «Греховной Миле»? Как будто под язык попал кусок миндаля из пирога!
– Мне бы с Ренатой поговорить, – попросила я. – Знаете, я просто обязана с ней поговорить, раз уж вы навсегда уезжаете.
– Даже в глаза ей посмотреть не дам, – сказала Ренатина мама, нервно дёргая молнию на застежке.
– Хорошо, – решила я. – Можно я поговорю с Ренатой через замочную скважину?
Ни говоря ни слова, мама Ренаты затопала вниз. Я подождала ещё немного. Запрета не последовало. Может, замочной скважины у них не было или чего.
Замочная скважина, между тем, была. И была она размером с небольшое оконце. Сквозь неё можно было различить, где заканчивается коридор квартиры Колицеров. И даже вид из протиивоположного окна виден был.
Рената, должно быть, прислушивалась к тому, что за разговор у нас с её мамой произошёл. На их лестнице всё слышно, да ещё и с соответствующим лестничным усилительным эхом, будто в бассейне.
Папа, смеясь, рассказывал, что у немцев никогда не появляется желания хорошо проконопатить квартиру. И конечно никому в голову не придёт изолироваться от проходной. Наверное, у нас была единственная глухая железная дверь на весь Репербан. Впрочем, будь там деревянным хотя бы косяк или какие-нибудь трещины появились, отец забил бы дверь войлоком пополам с поролоном – он-то у нас любит полную изоляцию. По счастью, наша дверь была и железной и обитой войлоком уже заранее. Потому что раньше там жила Лиза, боящаяся Бармалеев. А у Колицеров была обычная немецкая, деревянная дверь с трещинами толщиной в руку, выкрашенная белой краской, как садовый забор. Пахла она довольно противно.
Не зная с чего начать, я попробовала поговорить в замочную скважину как в микрофон.
– Рената Ко-о-о-олицер, – голосом привидения сказала я. – Это я, Анна-а-анас. Я пришла знакомить тебя с твоей мечтой по имени Ди-и-инг. Напоследок… – добавила я, отбросив привиденческий голос – ну, перед тем, как вы отсюда уедете.
– На кой чёрт он мне сдался, этот твой Динг, – проворчала Рената. Она торчала у двери, прямо под замочной скважиной.
– Что, тебе уже Динг не принц? – опешила я.
– Не знаю, – промычала Рената. – Он мне вообще-то нравится! Но ведь мы переезжаем!
– Предложение действительно только сегодня, – поторопиласс сказать я, жалея что не могу сквозь дверь двинуть Колицер по затылку.
Рената задумалась.
– И что тебе за это надо?
– За это будешь моей лучшей подругой!
Дверь незамедлительно раскрылась, и тут уже я получила удар по зубам.
Ты и так моя лучшая подруга, – хмуро сказала Рената Колицер, открывая объятия. – И я буду по тебе сильно скучать. Но мы все равно не увидимся. Потому что если не увезут меня, то увезут тебя. Ты ведь знаешь, как это происходит.
Звучало это примерно, как звучит удар по зубам дверью (которая, вроде, должна была быть на замке). Но странно; извиваясь в объятиях Ренаты, мне и правда захотелось сделать для неё что-то хорошее. Просто так. На прощание. Хотя, что это я несу, какое прощание? Не могут они взять и увезти меня отсюда. А Ренату, зачем её увозят? Так они увезут отсюда всех женщин. И тогда Репербан вымрет. Вымрет также трагически, как вымирает невдалеке от нас деревня для гомосексуалистов.
Пусть лучше Рената и Динг подружаться. Это всё что я могу для неё сделать сейчас, раз уж я теперь не могу её сразу убить… мою лучшую, хм, подругу.
Ощущения, каково это – иметь лучшую подругу уже давно притупились. А мне ведь ещё представлять Ренату Колицер маме – думала я. Притом представлять как совершенно нормальную, не истеричку. Не зареванную дуру, какой она выглядела сейчас.