Воскресные улицы были соверщенно пустыми. Перед входом в метро дремал лицом в фонарь Ходжа Озбей. Я поняла, в чём тут дело. Обычно он следил за мной, когда узнвавал, что я с мамой куда-то хожу. А сейчас он следить не мог, потому что не выспался из-за резкой перемены режима. Проходя мимо, я осторожно потрясла его за плечо. Ходжа тут же принял боевую стойку.
– Может не стоит за собой всех друзей тащить, – поморщилась мама, вызывая по телефону Альму Наталку.
– Мы будем рядом, фрау декоративная мама, – гордо провозгласил Ходжа – Мы всегда здесь. Она наша подруга, понимаете? Ананас, переводи!
Я перевела. Но мама лишь хмыкнула, даже не удостоив Ходжу взглядом. А Ходжа строго посмотрел на меня, подозревая в том, что я не так перевожу и потребовал более точного перевода.
– Ещё «Вахта Давида» просила передавать привет всякий раз, когда бы мы с вами не повстречались, – вспомнил он.
Это удалось перевести почти точно.
– Тягаться с «Вахтой Давида» не буду, – бросила на ходу декоративная мама, – Но если станете попадаться на глаза слишком часто, я вас убью. Остаться с дочерью наедине мне никто не помешает. Ходжа невозмутимо нацепил на глаза тёмные очки и натянул кепку поглубже:
– Всегда пожалуйста.
Настоящий джентльмен.
Часы пробили десять утра. Ходжа проследовал за нами, не переставая следить, превращаясь то в столб, то в старика, интересующегося свежей газетой.
Воскресное утро на Репербане это такая штука, что кого бы ты не встретил, все вокруг спят. Спал дедушка Фантомас. Спал Траурный Эммерих, положив голову на пенёк под лысым платаном. По дороге нам встретился кто-то из бывших барист (он не спал). Тут мне вдруг стало совестно. Бариста был одинок. У него не было средств к существованию. Может быть оттого он не спал, что добывал себе пищу. На груди баристы висел значок взаимопомощи бездомных. Кажется, это был тот самый велосипедный любитель туалетов, помешанный на блинчиках. Интересно, как ему удалось сбежать от зануды из Бальстенбека?
Конечно, он меня не узнал. Я была одета в джинсы и драную кофту-мохнатуку с залысинами. Шла с мамой за руку. Потом к нам присоединилась Альма Наталка, она была затянута в кожу, как тюлень. А Ходжа в своих темных очках был похож сразу на всех знаменитых репербановских бармалеев. Он ничем не выделялся. И его тоже узнать было нельзя.
Увидев нашу компанию, бариста захрипел что есть сил: – Хашиш… хашиш… – Он что, хочет продать нам гашиш? – удивилась Наталка.
– Нет, – объяснил Ходжа – Здесь это не имеет смысла.
– Жаль, – протянула Альма, – я бы не отказалась…
– Хватит, – возмутилась мама, – В конце концов, здесь ребёнок. Точнее два. О каком гашише может идти речь?
С этими словами, мама утянула меня в заведение под название «Клуб-мате». Там её ждал тошнотворный чайный напиток c лицом колумбийского гангстера на этикетке.
– Послушай, Анна Ананас, может помощь нужна? – прохрипел в магазине Миша Аугенбах. Мы стояли в одной очереди. Он заворачивал в пакет шесть бутылок алкозельцера. Лицо его было совсем уж несчастным. Ещё хуже, чем у меня.
Вместо ответа я кивнула головой на витрину. Там Наталка что-то покупала у баристы на улице. Наверное «хашиш». Ходжа, прислонившийся к витрине лицом, напоминал поросёнка из забытого мультика. В общем, было кому помогать.
– Ладно, бывай, – махнул Миша Аугенбах рукой, – Если что обращайся.
– Если что, обращусь, – обрадовалась я.
– Что такое «ладнобывай», – заинтересовалась мама, когда он ушёл.
– Это он так свистит, – неуклюже объяснилась по-русски я. – Зубов в голове не хватяет.
Переводя, я аж вспотела от напряжения. Переключаться с языка на язык было невероятно сложным делом.
Тут мама вдруг заинтерсовалась мной по-настоязему. Она присела рядом. И, заглянув мне в рот, охнула.
– Ох, знаешь что, – сказала она. – Займись уже родными языком. А то у тебя тоже чего-то там не хватает. Я думала, тоже зубов, но тут целая, извините, история с языками. Я не хотела её извинять, но всё равно извинила. А что тут поделаешь?
3
Все будто сговорились целый день повторять эту фразу – «Целая история!».
– Целая история, – сказала бабушка Дульсинея, подняв палец вверх.
Она была одета в халат синего цвета с медузами, а полицейская форма сушилась на чердаке.
– Мы держали всех на крючке. Пока не вышли на связь с этим Кононовым – Королёвым.
Было видно, что бабушка темнит, но все хором сказали «Прозит». А кто ближе похлопали её по плечу. Всё, дескать, будет в порядке, не виновата она.