Со скандинавскими жителями тоже была куча проблем. Они или сбивались в тучи, или рассеивались в поисках развлечений. На шампанское в четверть цены им было тоже плевать. Гораздо больше их интересовали массажные кресла-качалки.
Мама, Королёк и адвокат Фрайданк крепились, но, в конце концов, убежали в буфет за шампанским, оставив меня на попечение Динга. Тот, кажется, окончательно сдох от переутомления. Он вывалил язык до кафельного пола, и изредка им шлёпал. А ещё он терял слюни. Иногда он рычал, и я говорила ему: «Ну-ка, фу-ка». Таким образом, в нашем углу не осталось никого, кроме северных детей – остальные брезгливо отсели.
Шведский язык северных детей был так похож на немецкий, так что я за секунду навострилась понимать в обратном порядке. Точно так же я когда-то я перестроилась наоборот – с лёгкостью вышла со шведского на немецкий. Любопытства до шведских детей у иеня не было. Я слушала их лишь потому, что меня распирала гордость от того, сколько я знаю языков.
– Зачем ты отобрала завтрак у Фрейделины Ильвабельгю? – возмущалась красивая тётенька в некрасивой одежде. – Хватит мне постоянно перечить.
Некрасивая одежда была форменной, с бирочкой на груди. Бирочка на её груди тоже была готова возмущаться.
– Придёт время, когда дети пойдут против взрослых, – со знанием дела ответила девочка. Она была похожа на Яну Эк.
Я опешила. Нет, ну я же я не могла ошибиться. Или могла?
Девочка с лицом Яны Эк была, конечно, сильно перепомажена. Волосы её, когда-то чёрные как смоль, казались густо засыпанными белым. Как будто перечницу грохнули в соль. Если это и вправду была Яна Эк, то она здорово поседела. И выросла, по меньшей мере, на голову выше меня. Более того, она отпустила сисяндры размером с биологически активную тыкву. С ними девочка-викинг уже не была похожа на усохшую летучую мышь. Впрочем, она ещё пользовалась чёрной, словно зажившая ранка, губной помадой.
– Идти против взрослых в нашем возрасте самое достойное занятие, – объясняла повзрослевшая перечно-соляная Яна, высоко поднимая над головой бутерброд с абрикосом. – Это бессмысленно. Оттого благородно. И в этом есть некоторый парадокс.
Через секунду абрикос полетел в кого-то из персонала аэропорта.
– А ну, Яна Эк, не мели ерунды! – ласково одёрнула её женщина, похожая на воспитательницу Ярвинен больше, чем остальные. Ей пришлось извиниться перед сотрудником, поймавшим спиной абрикос. Затем она, как ни в чём не бывало, продолжила заниматься своими делами: а именно смотреть в журнале фотографии мопедов и мотороллеров.
Я решила – будь что будет. И громко сказала, единым махом выпутавшись из сетей гипноза Динга.
– Привет Яна Эк!
Яна (это оказалась она, теперь сомнений не было) издала зверский вопль. Она кинулась в мою сторону как тигр. Оказавшись выше меня почти на голову, она уткнула мой нос прямо в сисяндры. Воспитательница Ярвинен (это тоже была она) ахнула. Потом обняла меня. А машинально погладив Динга, она вдруг взвизгнула и сказала:
– Клянусь всем что возможно, я приняла вас за собаку. Динг не возражал. По правде сказать, он просто валился с ног от усталости.
Тут стали объявлять отмены самолетов. Должно быть, в воздухе что-то произошло. Тем временем, Яна Эк обстоятельно рассказывала что вокруг происходит. Я предупредила, что понимаю её через слово, но она не обращала внимания. Под конец, перестала обращать внимание и я. Какие пустяки, честное слово.
Московский международный конкурс имени Драгомощенко среди необычно одарённых детей – вот, что я поняла. Северные одарённые дети должны были туда прилететь, но тоже застряли. Потом Яна пропросила рассказать про себя. Моя история была куда более длинная. От неё у воспитательницы Ярвинен белели глаза, и чернел коричневый макияж на лице, делая её похожей на испанский помидор – не тот, что красного, а тот, что тёмно-зелёного цвета.
11
– И что она, уже друзей нашла? – послышался раздражённый голос декоративной мамы, вернувшей из-за стеклянных дверей. Я заметила, что от усталости она перестала быть декоративной. Она стала похожа на измордованного опухшего ёжика.
К моменту её появления, мы с Яной Эк уютно расположились в полулежачем положении, перекрывая дорогу в уборную. Сильнее всех дорогу перекрывал Динго. Он спал и храпел. Яна пыталась стричь меня наголо при помощи маникюрных ножей. Я воротила нос от лакрицы, которую воспитательница Ярвинен, улыбаясь, совала под нос, и отказывалась откусить хоть кусочек. Надо же! Ярвинен думала, что я, по прежнему, люблю эту гадость.