- Но почему именно «Сезам, откройся»? — упорствовала Дуньязада.
— Понятия не имею.
Биллингс подозревал, что Али-Баба либо выдумал слово, либо спутал его с другим. Но даже если юноша не ошибся, версия не выдерживала никакой критики. Это в сказках можно отворить дверь в сокровищницу, произнеся «Сезам, откройся». В реальном же мире ни одна фраза не подействует на пространственно-временной разлом.
Тем временем один из похитителей с чашей в руке отплясывал джигу и, маневрируя среди нагромождения драгоценных слитков и шелков, постепенно оказался перед пленниками. Лицо у него было приплюснутым, как будто в детстве его лягнула лошадь.
-Глядите! - воскликнул он, указывая на Биллингса. -Пес очнулся!
На возглас поспешили трое: первый, Ибрагим, развлекавший компанию скабрезными историями, второй одноглазый, а у третьего выступающие передние зубы отливали желтизной. Судя по оглушительному и подобострастному смеху, сопровождавшему шуточки Ибрагима, тот был в шайке главный.
Главарь окинул Биллингса злобным взглядом.
- Сегодня ночью, пес, ты покажешь мне, как управлять волшебным ковром.
«Вот почему они не прикончили меня на месте», — подумал Биллингс, но промолчал.
-А после скормим его птицам рухх, да, Ибрагим? -спросил Желтозубый.
- Нет, лучше четвертуем, - вклинился Приплюснутый.
- А может, отдадим на растерзание гулам? - предложил Одноглазый.
Разбойники затеяли спор, но при любом раскладе Биллингса ждала незавидная участь. В процессе обмена кровожадными идеями выяснилось, что Желтозубого зовут Бе-дави, Приплюснутого - Джафир, а Одноглазого - Аджиб.
Дуньязада не пропускала ни единого слова, потом подалась вперед, выставив подбородок, как тогда, перед схваткой с джинном.
— Только посмейте его тронуть! — выпалила она. - Я прикажу Султану подвесить вас за большие пальцы, пока вы не начнете молить Аллаха, чтобы вам отрубили головы, вы, вонючие бедуины, сучьи отродья, пожиратели потрохов, жалкие негодяи, верблюжий навоз!
Поток ругательств не иссякал. Биллингс только диву давался. Разбойники разинули рты. Первым опомнился Ибрагим.
- Джафир! - рявкнул он в попытке возвратить утраченный апломб. - Тащи новый кувшин. Этот почти пуст.
Приплюснутый метнулся, как на пожар. Остальные поспешили к барной стойке.
Разбойники опьянели еще недостаточно, чтобы сладить с Дуньязадой.
Впрочем, ждать оставалось недолго.
Без лишних вопросов Али-Баба поведал все, что узнал о жизни разбойников по обрывкам их разговоров и по собственным наблюдениям.
- Они именуют себя защитниками бедняков и не воруют у бедных. Правда, у тех и красть нечего. В благодарность им отдают красивейших дочерей. В свободное время они прикидываются купцами и ремесленниками. Ибрагим держит базар в Багдаде, Джафир известный портной и приторговывает невольницами на стороне. Награбленное перевозят только крупными партиями, а до той поры прячут. Странствуют они по ночам, днем спят в палатках. Лошадей у них восемь. Шесть для добычи, две для кувшинов с пивом. Достаточно оглядеться вокруг, чтобы понять, как они помогают беднякам, - резюмировал Али-Баба.
— Грязные, презренные псы! - выпалила Дуньязада.
По-прежнему терзаемый головной болью, Биллингс промолчал.
Али-Баба снова завел шарманку про любимую козочку: как растил ее с ранних лет, как беседовал с нею, отправляясь в город за покупками. Люди считали его сумасшедшим, но он не обращал на пересуды внимания. Бадр-аль-Будур была прекраснейшей козочкой на свете, другой такой не сыскать.
Едва он умолк, Дуньязада рассказала их историю: как Биллингс выкрал ее из дворца Султана и хотел забрать в свой дворец, но по дороге волшебный ковер угодил за Занавес; рассказала про джинна и птицу рухх, как та, защищая яйцо, уволокла их в горы, как они спаслись и обнаружили пещеру; рассказала про долину и Медный город. После она повторила уже слышанное Биллингсом предание про Занавес и пустилась в детальные описания кольца - по счастью, разбойники не сумели стащить его с пальца. Наконец Дунни рассказала про великую войну Сулеймана с джиннами-вероотступниками; как Сулейман приказал заточить всех неверных в медные кувшины, а кувшины бросить в море Эль-Каркар; тем же, кто принял веру Сулеймана, дозволили поселиться в стране джиннов. Али-Баба жадно впитывал каждое слово и не сводил с девочки восторженного взгляда, каким он наверняка смотрел на любимую Бадр-аль-Будур.
Между тем пиво в кувшине убывало, вертикальные солнечные лучи, падавшие сквозь расщелину в потолке, все сильнее меняли наклон.