- Но ведь я совсем не важная персона. Какой от меня прок? - растерялась Дуньязада. — Хотя постой... поняла! Ты явился за Шехеразадой, а похитил меня!
-Это вышло случайно... Да и потом, в истории ты играешь не меньшую роль. В идеале, мы должны отправиться в будущее, чтобы с тебя сняли копию. Не переживай, это совсем не больно и много времени не займет. Потом я отвезу тебя домой и позаимствую Шехеразаду.
- Султан никогда не говорил о своем путешествии в будущее.
— Людей, незнакомых с современными реалиями, такое странствие зачастую обескураживает, и воспринимается как сон. - (Биллингс лукавил - на самом деле султан сопротивлялся как лев, пришлось даже его усыпить.) - Правда, теперь ты посвящена в нашу тайну и сможешь ощутить все наяву.
Дуньязада сидела не шелохнувшись, глядя прямо перед собой. Биллингс видел лишь ее профиль - бесстрастный и непроницаемый. Наконец дочь визиря нарушила молчание.
- Если откажусь, ты увезешь меня силой?
- Нет, Дунни. Решать только тебе, никто не станет тебя неволить.
- Но если откажусь, ты лишишься работы.
- Плевать.
- Но все же?
Голос звучал ровно, безо всяких эмоций. Биллингс не сомневался - загляни он ей в глаза, наверняка сумел бы прочесть, какие чувства она испытывает: презрение или банальную ненависть.
- Да, лишусь, - нехотя признался он.
- Тогда я еду с тобой.
- Дунни, ты не обязана... Если не хочешь, не надо.
- Вообще я не прочь развеяться. Только спрячь мои драгоценности к себе, на случай, если чародеи попытаются их украсть.
Она пригоршнями доставала самоцветы, а Биллингс складывал их в карманы - к счастью, их содержимое утрамбовалось, и места хватало.
- Разделим на обратном пути, - пообещал он.
Дуньязада молча вскинула глаза цвета лесных фиалок. Но сколько Биллингс ни всматривался, так и не сумел прочесть таящиеся в них мысли. Наконец из его груди вырвался тяжелый вздох.
- Пристегнись - мы взлетаем.
Едва тобоган материализовался в Хронозале, как двое музейных работников подхватили Дуньязаду и увели к Большому Пигмалиону. Больше Биллингс ее не видел: четверть часа спустя Куратор вызвал его к себе и дал расчет. На вопрос почему, Куратор ответил, что Биллингс умудрился потратить три дня на элементарное задание и вдобавок приволок не ту девчонку. Биллингс пробовал возразить: мол, в контексте истории Дунни тоже играет важную роль, кроме того, до открытия выставки еще полгода, какие-то три дня погоды не сделают - но с тем же успехом он мог спорить со стенкой. Вспылив, он решил прорваться к Пигмалиону, но подоспевшие охранники скрутили его и вышвырнули на улицу, следом полетела верхняя одежда. Не-гнущимися пальцами Биллингс подобрал ее и как сомнамбула двинулся в сторону парковки; в карманах мерно позвякивали драгоценности - не только свои, но и чужие. Теперь, в придачу к лгуну, Дуньязада сочтет его еще и вором, и будет презирать до скончания дней. Биллингс с тоской уселся в свою развалюху и покатил к дому. А чтобы не тосковать и не нищенствовать одновременно, он поставил на лужайке огромную табличку с единственным словом «АНТИКВАРИАТ» (вдаваться в подробности он не рискнул) и стал ждать, когда народная молва проторит дорожку к его крыльцу. И молва не заставила себя долго ждать.
Эпилог
Шехеразада закончила «Историю о носильщике и трех девушках» и перешла к «Рассказу о первом календере».
Биллингс в очередной раз пожалел, что не остался дома. Хотя... тогда бы он наблюдал за открытием выставки по телевизору, только и всего.
Путешествия в прошлое было не избежать.
Полгода изменили его до неузнаваемости. Биллингс стал плейбоем, но отнюдь не в обычном понимании этого слова. В барах он неизменно брал «Севен-Ап» вместо виски. Ложился спать в одиннадцать вместо того, чтобы засиживаться до утра и встречать рассвет. Поход за мокасинами «Гуччи» оборачивался покупкой кроссовок. Когда юные красавицы вертелись вокруг его красного, с откидным верхом мерседеса 1960 года, он съеживался за рулем. В свой особняк в греческом стиле он пробирался не с парадного, а с черного хода, а когда отправлялся на выходные в новую резиденцию, не высовывал носу на улицу до самого понедельника.