Ксенофонт жестом заставил его замолчать.
- Довольно мучать себя, Александр. С тех пор, как мы подобрали тебя на склоне, ты беспрестанно оплакиваешь не преступление, совершенное против тебя Дурисом-бео-тийцем, а свои мнимые проступки в отношении родной сестры и невольницы по имени Сарайи. Осознай, наконец-если слезы признак боли и несчастья, то их отсутствие свидетельствует об обратном. Если жажда смерти говорит об отчаянии, то любовь к жизни почти наверняка говорит о другом. Согласись, ведь только у любящих супругов могут родиться красивые дети, а нелюбимые едва ли произведут здоровое потомство. Твои проступки - плод твоей же фантазии, Александр. Ты ни в чем не виноват ни перед «маленькой» сестренкой, ни перед невольницей Сарайи. Поэтому вытри слезы и постарайся уснуть.
Занимался рассвет. Алек открыл глаза и обнаружил подле себя Пасия. Сквозь стены из козлиной шкуры доносилась какофония звуков - армия собиралась в поход. Крики, ругательства смешивались с ржанием лошадей и лязганьем оружия. На заднем плане слышался гул и громкий плеск воды.
- Это река Кентрита, — объяснил Пасий, заметив растерянность товарища. - За восемь дней твоего недуга мы успели пересечь Кордуенские горы.
Алека как молнией пронзило. Шлем! Тот, что венчал голову Пасия, внешне никак не отличался от многотысячных собратьев, если не считать технологических нюансов, выдававших в нем продукт магазина спецоборудования «Бы-лое-Ко».
За первым приступом паники последовал второй. Футляр с микропленками! К счастью, панцирь валялся неподалеку от тюфяка. Проверив потайной карман, у Алека отлегло от сердца. Футляр на месте, а значит пленки в целости и сохранности.
- Чья это палатка, Пасий? - спросил он, стараясь скрыть радость.
— Ксенофонта. Похоже, ты у него любимчик - спишь в единственной палатке, пока наш командир ночует на улице. Конечно, любимчик. Иначе с чего бы меня оставили приглядывать за тобой, освободив от прочих обязанностей.
Глубокая апатия притупила любопытство, поэтому Алек спросил только:
- Река уже позади?
- Еще не переправились. Кардухи по-прежнему атакуют арьергард, а на вершинах по ту сторону обосновались ар-мены, марды и халдеи - ждут своего часа. Но вниз по течению есть брод, туда и пойдем.
Беседу прервал киликийский невольник с дымящейся чашей отвратительной бадьи. Опустившись на корточки, он принялся терпеливо кормить пациента с ложки. Знакомый вкус навеял воспоминания о восьмидневной горячке, вызванной грязным наконечником копья. За первым невольником нагрянули двое сирийцев, волоча грубо сколоченные носилки из молодняка и овечьей кожи. Под руководством Пасия раненого погрузили на ложе и вынесли из палатки.
Яркое солнце било в глаза; на мгновение Алек будто ослеп, но постепенно стал различать стройные шеренги солдат, блестящую ленту Кентрита в обрамлении неприступных утесов. На вершинах виднелись крохотные фигурки всадников.
Носилки мерно покачивались, убаюкивая, пока сирийцы брели за отрядом вдоль берега. Река ширилась, мельчала. Хитрый Ксенофонт разделил войско на два полка - одним командовал сам, другой поручил Хирисофу. Хирисоф первым преодолел половину реки, следом Ксенофонт с войском, нестроевыми и вьючным скотом. С вершин, занятых кардухами, посыпался град стрел, но, к счастью, ни одна не достигла цели. Греки издали воинственный клич, пельтасты с гоплитами забряцали копьями по щитам. Однако это не отпугнуло вражеские отряды - спустившись с высот, арме-ны, марды и халдеи приготовились оборонять береговую линию.
Тогда хитрый Ксенофонт повел конницу вверх по течению, делая вид, что намерен переправиться в месте, где недавно стоял лагерь. Страшась тыловой атаки, всадники, преграждавшие путь Хирисофу, срочно ретировались. Однако Хирисоф не бросился в погоню, спокойно пересек реку и штурмом взял холмы, охраняемые лишь кучкой дозорных.
Тем временем, возвратился Ксенофонт и разогнал кар-духских лучников, отважившихся спуститься на равнину. Нестроевые и скот начали переправу. Сирийские носильщики пристроили поклажу у кромки пологого берега и терпеливо ждали своей очереди. Нестроевые разношерстной толпой двигались к берегу. Каким-то чудом им удалось сохранить единственный обоз и перетащить его через горы. Запряженный быками обоз опасно накренился, но тут же обрел равновесие, едва грязные ступицы скрылись под водой. Упряжка, вне всяких сомнений, принадлежала старику Анитию.