Цапко, не смотря на протесты, отправляют отдыхать.
— Едрит-архимандрит, если что-то с тобой случится, мы ж совсем загнемся, — говорит ему Бабай. — Спать — и никаких разговоров.
Врач с импровизированной — из куска более-менее чистой ткани — повязкой на лице отходит в сторону и ложится прямо в кабинете, на стулья у стены.
Все помогающие Цапко в госпитале женщины безропотно носят теперь маски, но Хал, вставший на пост в карантинный блок, пытается отказаться от этой меры предосторожности. Ник, не выбирая выражений, говорит:
— Сдохнуть хочешь? Чтобы по-быстрому на тот свет, а нас тут бросить?
Татарин недовольно сопит, матерится вполголоса, но маску надевает.
В столовой начинают раздавать завтрак: вареную рыбу, салат. Детям — кашу. Перед началом раздачи Монах благословляет пищу и читает короткую молитву. Ник замечает, что никто не противится этому, хотя видно, что люди голодны.
После завтрака должен был начаться суд на аковцами. Пленных содержат в помещениях, предназначавшихся в прошлом для цирковых животных. Бабай просит Ника направить туда пятнадцать автоматчиков.
— А на Волгу кто пойдет? — возмущается новоиспеченный судья Заварзин. — Он же всех людей у меня забрал!
— Сегодня — никто, — отвечает Бабай. — Запасы у нас солидные, денек перетопчемся. Надо с этими вопрос решить.
Хал, похожий в белой повязке на какого-то неправильного ниндзя, появляется у Бабая за спиной.
— Там в госпитале доктора зовут, — говорит он. — Пацану одному совсем плохо, блин.
Ник идет будить Цапко. Тот поднимается, трет глаза и шаркающей походкой удаляется по коридору в сторону карантинного блока. Буквально через минуту — Бабай с Ником и Заварзиным еще не успели обсудить регламент судопроизводства — возвращается, сдирает повязку, сует в карман. Цапко бледный, руки трясутся.
— Я все понял! — тихо говорит он, пытаясь унять нервную дрожь. — У мальчика на ногах... там следы укусов от блох. Понимаете?
— Нет, — качает головой Бабай. — При чем тут блохи?
— Дети ловили сусликов на железнодорожной станции, мне родители рассказали. Они силки делали и возле нор ставили... — Цапко нервно шарит руками по карманам, вытаскивает грязную повязку и вытирает ею крупные капли пота со лба. Сосредоточившись, он переходит на шепот: — Шкурки сдирали. Блохи... Переносчики... Эпидемия... Черт, неужели вы не понимаете?
— Переносчики чего? — вдруг громко кричит Бабай. — Да говори ты нормально!
Ник чувствует страх — в памяти всплывают какие-то полузнакомые термины, вывеска возле дверей небольшого кирпичного здания с длинной трубой крематория и высоким забором. На вывеске написано: «Иркутский Государственный...»
— Это чума! — выдыхает Цапко.
«...противочумный институт», — блок воспоминаний заканчивается и сразу же начинается новый: «Чума — опасное инфекционное заболевание, человек заражается после контактов с грызунами, блохи переносят возбудитель, а затем начинается эпидемия...»
— Чума! — бывшего фельдшера снова начинает трясти. — Один ребенок скоро умрет, это вопрос пары часов. Поделать ничего нельзя. Двое других — я уверен, что к вечеру. И к нам поступили еще трое заболевших. Симптомы те же. Всё, конец! Нам всем... — он вдруг по-бабьи взвизгивает: — коне-ец!
Ник делает шаг и резко бьет Цапко по щеке отрытой ладонью. Звук пощечины разносится по всему помещению, привлекая внимание. Наступает тишина, все смотрят теперь на них — на Цапко, на Ника, на Бабая, на Заварзина.
— С-спасибо... — потирая налившуюся краснотой щеку, говорит фельдшер. — Извините. Просто я не знаю...
— А что случилось? — Анна Петровна отодвигает Ника, Заварзина и встает напротив Цапко. — Что такое?
— Я п-поставил диагноз... — начинает говорить фельдшер.
Бабай за спиной Анны Петровны делает ему знак, чтобы молчал, но Цапко не видит и продолжает:
— Диагноз страшный, но я уверен... Увы, это чума.
— Чума-а-а?! — округлив глаза, восклицает Анна Петровна так, что слышно во всех уголках пристроя. — Господи боже мой! Чума! Батюшка-а! Вы слышали? У нас чума-а!
Она срывается с места и, не разбирая дороги, отталкивая людей, бежит по проходу в сторону арены.
— Что ты наделал, — не глядя на Цапко, говорит Бабай. — Вот теперь, похоже, действительно всё...
— Нечестивцы. — Монах наконец подбирает и выдает правильное слово. — Нечестивцы, вмешавшиеся в Божий промысел! И навлекшие на всех гнев Господен. Он, Вседержитель всемогущий, даровал нам второй шанс, даровал спасение, а они... — следует негодующий жест, — они его у нас похитили.