Седьмой слой живым янтарным куполом накрывает въезд в подземные помещения больницы. Он совсем маленький, этот купол — метров сорок в диаметре. «Седьмой слой убил меня», — вспоминает Ник и идет туда.
— Децл тормози, блин, — говорит за его спиной Хал.
Он дышит тяжело, точно только что пробежал кросс по пересеченной местности. Ник поворачивается, смотрит на него, на Эн, на Цапко и Юсупова.
— Нам нельзя останавливаться!
— Лезть на рожон эта… тоже нельзя. — Юсупов чешет затылок. — Ты же помнишь, что рассказывал Филатов.
Посмотрев на Цапко, Ник спрашивает:
— Где хранилища с вакциной?
— Там, — неуверенно кивает на переливчатый янтарный купол фельдшер. — На нулевом этаже.
— Другой вход туда есть?
— Должен быть.
— Тогда давайте искать. Обойдем здание по пери…
Договорить Ник не успевает — реальность вокруг искажается, все прямые линии словно бы расслаиваются, распадаются на пласты, как в компьютерной трехмерной модели.
А потом он видит человека, который идет прямо сквозь то, что еще минуту назад было бетоном, кирпичом, стеклом. Идет не спеша, даже устало. Человек одет в грязную военную форму, у него большая круглая голова, лысина, крупный нос и маленькие, прижмуренные глаза. В руке он сжимает вилы. Такие знакомые, филатовские вилы.
— Бабай, — пораженно вскрикивает Эн и пятится.
Ник и остальные тоже отступают, не сговариваясь, выставляют стволы автоматов. Дело в том, что идущий прямо на них Бабай может свободно заглянуть в окно четвертого этажа — росту в нем никак не меньше десяти метров.
— Эй! — кричит Хал. — Абы! Слышишь меня?
Бабай не слышит. Мерно переставляя ноги, он идет и идет через расслоившуюся реальность к янтарному куполу седьмого слоя. Ник еле успевает отскочить — огромная ступня, обутая в армейский ботинок, опускается на асфальт совсем рядом.
— Он… он живой? — спрашивает Эн.
— Может, галлюцинация? — неуверенно предполагает Цапко.
Дойдя до купола, Бабай останавливается. Он лишь чуть-чуть, на какие-нибудь пару метров, ниже выпирающей из земли полусферы. Медленно, словно преодолевая вязкое сопротивление, Бабай оборачивается, но смотрит не на людей, а куда-то вдаль. Потом он поднимает вилы и вертикально вонзает их в землю с таким расчетом, чтобы два зубца оказались внутри купола…
— Осторожнее, ради Бога, осторожнее! — кричит Цапко, размахивая руками. — Не впихивай, ну что ты делаешь!
— А как я ее тебе сюда поставлю, блин! — оправдывается Хал, застывая с белой картонной коробкой у десантного люка тягача. — Тут места не осталось уже.
— Значит, ставь сверху, — командует Цапко.
— Сверху тоже не влезет, все, под самый потолок забито.
— Тогда… — Цапко в отчаянии ломает тонкие пальцы, лицо его страдальчески искажается. Он бежит вокруг «маталыги», заглядывает в передний люк и радостно объявляет: — Тут еще есть место! Давай, давай!
— Может, наверху привяжем? — предлагает Ник.
— Обязательно, обязательно, — радостно кивает фельдшер. — Физраствор и инъекторы — это наверх.
— Вот это всё? — изумляется Ник, кивая на пирамиду коробок и ящиков. — Мы же хотели второй раз приехать.
— Мало ли что случится, — опасливо говорит Цапко и рубит воздух ладонью: — Берем всё по максимуму.
После того, как на нулевом этаже главного здания РКБ они нашли хранилища с медикаментами, Цапко словно подменили. Куда только девалось его нервная неуверенность, усталость… В фельдшера точно вселился другой человек, энергичный, бодрый и стопроцентно уверенный в себе.
Весь остаток дня они таскали к тягачу лекарства, вакцины, упаковки одноразовых шприцов и ящики, в которых булькали бутыли с физраствором.
— Стрептомицина еще шесть коробок! — орал Цапко в распахнутые двойные двери, откуда веяло холодом. — И тетрациклина.
— А бицилин брать?
— Обязательно! Против воспалительных процессов в мочеполовых органах!
Конечно, львиную долю всех медикаментов составляли противочумная вакцина и антибиотики, которыми лечат древнюю болезнь — стрептомицин, хлорамфеникол, тетрациклин. Но помимо них Цапко набрал кучу всевозможных медикаментов, а когда Ник попытался урезонить аппетиты фельдшера, отбрил его с чисто докторской безаппеляционностью: