— Это вы о чем?
— Не обращай внимания. Скажи лучше — вот ты в полицию эту пойдешь?
— Я? — Ник от неожиданности едва не выпускает из рук автомат. — А почему я?
— А почему не ты? Почему кто-то другой?
— Ну, я не знаю… — замявшись, Ник вдруг находит подходящий аргумент и с облегчением выкладывает его: — Я же не местный! Нам с Наташкой все равно в Иркутск надо возвращаться.
Бабай поворачивает круглую голову и с нескрываемой иронией смотрит на Ника.
— Серьезно? Когда вылет, какой рейс? На чем, на Боинге полетите? Или на Сушке?
Ник хмурится — язвительное замечание Бабая попадает в точку. Ясно, что в ближайшее время ни в какой Иркутск они точно не попадут, причем под словосочетанием «ближайшее время» можно понимать сколько угодно долгий промежуток — от месяца до нескольких лет.
— И во славу воинов, одолевших исчадия тьмы, вознесем благодарность господу! — низким, пробирающим до мурашек голосом выпевает Монах.
Вся арена и проходы к ней заполнены молящимися. Многие держат в руках зажженные лучинки, заменяющие свечи. Сотни огоньков трепещут в густом, тяжелом воздухе. Погасшие лучины немедленно зажигаются вновь. Люди вразнобой повторяют за Монахом:
— Господи Иисусе Христе, Боже наш! Прийми молитвы и рук наших воздеяния о оставлении всех грехов и беззаконий наших, имиже раздражихом Твое человеколюбие и прогневахом Твою благость: и отврати от нас весь гнев Свой, праведно движимый на ны, и утоли вся крамолы и нестроение, и раздоры, ныне сущия, и кровопролития, и междоусобную брань, и подаждь мир и тишину, любовь же и утверждение, и скорое примирение людем Твоим, их же честною Твоею искупил еси Кровию, славы ради имени Твоего, утверждения же и укрепления Церкве Твоея Святыя, яко благословен еси во веки веков.
— Амии-и-и-инь! — торжественно воздевает вверх крест Монах.
— Это вроде не во славу, а про другое немножко, а? — тихо говорит Ник Заварзину.
— Да пусть тешатся, — Николай дергает уголком рта, словно у него нервный тик. — Сейчас вся эта бодяга закончится — на Совет приходи. Знаешь, где у нас теперь госпиталь?
Ник кивает. Раненых разместили в комнатах бывшей дирекции Цирка, на двух этажах пристройки, выходящей окнами на болото. Цапко вместе с добровольными помощницами, по большей части родственницами тех, кто пострадал в ночном сражении, не выходит оттуда весь день — оперирует, извлекает пули, как может, облегчает страдания испытывающих нестерпимую боль людей.
Имея из медикаментов только марганцовку и спирт — все остальные лекарства пришли в негодность — фельдшер обратился к народной медицине. Отвары, примочки, мази, листья и корни растений — за прошедшее время его врачебный арсенал существенно пополнился, но все равно этого недостаточно для того, чтобы помочь всем страждущим.
— Газовая гангрена будет, — сокрушался он сразу после окончания штурма и боев внутри Кремля. — К гадалке не ходи — будет. Антибиотиков у меня нет. Сульфаниламидов нет. Анальгетиков нет. Анестезии нет! Что делать, как людей спасать? Ума не приложу…
На торжественный молебен Цапко выйти отказался, сославшись на неотложные дела в госпитале. Ник видел его в коридоре, ведущем из главного здания Цирка в пристрой — фельдшер, а ныне главный врач общины, еле держится на ногах от усталости. Под глазами фиолетовые круги, лицо серое, губы обмётаны. Как говорится — краше в гроб кладут.
Утром, сразу после того, как «маталыга» доковыляла до Цирка, с трудом продравшись через заросли кустарника на площади Тысячелетия, Ник собрался за Эн. Он тоже с ног валился после событий прошедшей ночи, но не мог оставить девушку в неведении. Неожиданно откуда-то появился Хал, который теперь хвостом ходил за Заварзиным, и весело сообщил, что сам сходит к Дому Кекина. Ник совсем уже было согласился, но тут вспомнил разговор с Юсуповым и впервые за все время в душе его вспыхнул странный огонек, маленькая такая искорка, которая, однако, жгла и терзала изнутри, точно кусок раскаленного железа.
Довольно грубо отказав Халу, Ник отправился за Эн в гордом одиночестве, и уже в дороге понял, что заставило его так поступить.
Он банально приревновал свою воспитанницу. Приревновал, даже не решив для себя толком, как к ней относиться. Это открытие разозлило Ника. Добравшись до дома Кекина и постучав в запертую подвальную дверь условным стуком, он в ответ на радость Эн повел себя холодно и отстраненно, отчего разозлился еще больше. В итоге все закончилось ссорой, Ник был облаян Камилом, и до Цирка они шли практически порознь.