– Отлично, – произнёс фраа Ороло тоном, означавшим: «ну наконец-то мы стронулись с места», и посмотрел на меня, записываю ли я.
После беседы с Флеком я спросил фраа Ороло:
– Па, чего ради ты вытащил пятивековой давности опросник? Ведь бред же!
– Это восьмивековой давности копия одиннадцативекового опросника, – поправил он.
– Ладно бы ты был столетник! Но разве может всё так измениться за какие-то десять лет?
Фраа Ороло ответил, что с Реконструкции было сорок восемь случаев, когда за десять лет происходили кардинальные перемены. Два из них закончились разорениями. Однако десять лет – довольно большой срок; люди в экстрамуросе, занятые повседневными делами, могут и не заметить перемен. Поэтому деценарий, читающий мастеру одиннадцативековой опросник, может оказать услугу экстрамуросу (если там кто-нибудь прислушается). Это отчасти объясняет, почему мирская власть нас не только терпит, но и защищает (когда защищает).
– Человек, который каждый вечер, бреясь, видит родинку у себя на лбу, может и не заметить, что она изменилась. Врач, осматривающий его раз в год, легко диагностирует рак.
– Прекрасно, – сказал я. – Но тебя никогда прежде не заботила мирская власть. Так в чём истинная причина?
Ороло сделал удивлённое лицо, потом, поняв, что я не отстану, пожал плечами.
– Это рутинная проверка на предмет РПСО.
– РПСО?
– Разрыв причинно-следственных областей.
Стало ясно, что Ороло меня дразнит. Но иногда он делает это не просто так.
Поправка: он ничего не делает просто так. Бывает, что я даже понимаю, куда он клонит. Поэтому я подпёр голову руками и сказал:
– Ладно. Открывай шлюзы.
– Причинно-следственная область – это просто набор вещей, объединённых причинно-следственными связями.
– Но разве не все вещи во вселенной так связаны?
– Зависит от расположения их световых конусов. Мы не можем влиять на своё прошлое. Некоторые предметы так далеко, что просто не могут сколько-нибудь существенно нас затрагивать.
– И всё же нельзя провести чёткие границы между причинно-следственными областями.
– В общем случае нельзя. Но ты куда теснее причинно связан со мной, чем с инопланетянином в далёкой галактике. С определённой степенью точности можно сказать, что мы принадлежим к одной области, а инопланетянин – к другой.
– Ладно, – сказал я. – А какая степень точности устраивает тебя, па Ороло?
– Весь смысл замкнутого матика в том, чтобы свести причинные отношения с экстрамуросом к минимуму, верно?
– Социальные, да. Культурные, да. И даже экологические. Однако мы дышим с ними одним воздухом, у нас за стеной грохочут их мобы – на чисто теорическом уровне никакого причинного разделения нет!
Ороло как будто меня не слышал.
– Если существует вселенная, совершенно изолированная от нашей, – никаких причинных связей между вселенными А и Б, – одинаково ли течёт в них время?
Я задумался, потом ответил:
– Вопрос бессмысленный.
– Забавно. А на мой взгляд, вполне осмысленный, – сказал Ороло немного сердито.
– Ладно. Это зависит от того, как измерять время.
Он ждал.
– Зависит от того, что такое время! – Несколько минут я перебирал возможные пути к объяснению, но все они заводили в тупик.
– Ладно, – сдался я наконец. – Догадываюсь, что надо применить весы. Если у меня нет серьёзных доводов в пользу какого-либо из ответов, я должен выбрать более простой. И самый простой ответ: во вселенных А и Б время течёт независимо.
– Потому что это разные причинно-следственные области.
– Да.
Ороло сказал:
– Что, если две вселенные – каждая такая же большая, сложная и древняя, как наша, полностью обособлены, но из А в Б как-то попал один протон. Довольно ли этого, чтобы на веки вечные обеспечить полное сцепление времени А с временем Б?
Я вздохнул, как всегда, когда попадался в расставленный Ороло капкан.
– Или, – продолжал он, – возможна пробуксовка времени – разрыв между причинно-следственными областями?
– Итак, возвращаясь к твоей беседе с мастером Флеком. Ты хочешь меня убедить, будто проверял, не прошла ли по ту сторону тысяча лет за наши десять?!
– А почему бы и не проверить? – Тут у него стало такое лицо, будто он хочет что-то сказать. Хитроватое. Я не стал дожидаться и спросил сам:
– О. Это как-то связано с твоими россказнями про бродячий десятитысячелетний матик?
Когда мы были совсем юными фидами, Ороло как-то поведал, будто прочёл в хронике такую историю: однажды где-то в земле открылись ворота, вышел инак и объявил себя десятитысячелетником, отмечающим аперт. Это было смешно, потому что иначество в нынешней форме существовало (на тот момент) три тысячи шестьсот восемьдесят два года. Мы решили, что Ороло рассказал свою байку с единственной целью: проверить, слушаем ли мы урок. Однако, возможно, он подводил нас к чему-то более глубокому.