В аптеке на Желябова ему предложили шампунь. Сигизмунд отказался. Такой фитюлькой можно разве что у кошки блошку извести. Да и то не у всякой, а у короткошерстной. Девкину же гриву только керосин, пожалуй, и возьмет. Да где его, родимого, найти! В хозтовары пойти, что ли?
В аптеке возле Аничкова моста тоже ничего путного не оказалось. Там в основном от кашля лечили. Каким-то немецким доктором. «HERR DOCTOR, ICH BRAUCHE…» А вот страждущая киска на рекламе была ничего. И что это ей, интересно, киске, такого от герр-доктора понадобилось?
Сигизмунд перешел Невский и двинулся по направлению к площади Восстания. Имелась там еще одна аптека, довольно дельная.
Перешел Владимирский…
И остановился.
«Сайгон».
Бывший «Сайгон», конечно.
А было время. Стояли хайрастые, обвешанные феньками, одетые в тряпье с чужого плеча. И пахло от них погано… «Обдолбанный Вася с обдолбанной Машей стоят у „Сайгона“, на кубик шабашат…»
Сигизмунд, надо отдать ему должное, в феньках и с хайром тут стену не подпирал. О «кубиках» и говорить не приходится — не употреблял. Но со многими здоровался и многих знал.
Вспомнился вдруг Витя-колесо. Витю знали все. Сколько полтинников ему Сигизмунд напередавал — не счесть.
Полтинник! ПЯТЬДЕСЯТ КОПЕЕК! Смеху подобно!
В последний раз Витю Сигизмунд видел в трамвае. Было это году в девяностом. Скучен был. Несчастен.
Сигизмунд воспринимал закрытие «Сайгона» как некий знак. Знак, что закончилась юность. И не он один так думал. Многие так считали.
И остепенились. И занялись делом. И он, Сигизмунд, тоже остепенился и занялся делом. Тараканов, блин, теперь морит.
В каком же году его закрыли? В восемьдесят седьмом. Точно, в восемьдесят седьмом. Вся жизнь с тех пор как будто прошла.
Паскуднее всего было в первый год, когда вместо «Сайгона» открыли «унитазник». Этого плевка в морду сайгоновские не простят никогда. Из-за сверкающих витрин, в мертвенном свете «дневных» ламп, тупо и слепо таращились скудно рассеянные по торговому залу предметы, предназначенные для сранья, ссанья, блева и сливания помоев. Раковины, унитазы. Вся это ссотно-блевотная роскошь сверкала антрацитовой чернотой, белизной, голубизной, розовизной.
Сигизмунду в те годы остро и бунтарски хотелось метнуть в витрину камнем. Он знал, что многие из его поколения хотели того же. И признавались при встречах. Даже как будто хвалились.
А заходить в эту лавку считалось западло. В нее только новые русские заходили, родства не знающие. И граждане дружественного и вражественного Кавказа. Те родство ведали, да только другое, не наше. А на «Сайгон» им насрать было…
Теперь бывший «Сайгон» окружал глухой забор с «кислотной» живописью — обломки предвыборной кампании Президента. За забором что-то ремонтировалось — уже в который раз.
От Аничкова моста донесся звук саксофона. Играл кто-то, иностранцев ублажая или просто денежку выклянчивая. Хорошо играл. Старый добрый джаз. «Мэкки-нож». Элла пела. Теперь уже покойная. И Армстронг пел. Его давно уже нет.
И скрутило Сигизмунда так, что хоть волком вой. Аж глаза зажмурил.
А сакс все выводит и выводит. Спасибо, потом ветер переменился — отнесло «Мэкки-ножа», утопило в Фонтанке.
Вспомнилось еще раз про унитазы со злобой нехорошей. И решил вдруг — железно, каменно решил, до самой утробы решением этим враз прошибло — что назло унитазам вот возьмет да и оденет юродивую девку как принцессу. Не фиг ей в отрепьях бегать. Раньше-то, когда с Витей-колесом здоровался, когда кофе здесь пил, когда со столькими болтал о том, о сем, ни о чем, когда от обшмыганных носа не воротил, когда Кастанеду в слепых распечатках, анашой провонявших, читал жадно — тогда ведь даже вопроса не возникло бы, оставить ли девку, гнать ли юродивую, накормить ли ее или просто выставить за дверь… Тогда иначе было. Тогда все братья были и сестры. И флэты были со вписками. И не думали, тянется за вписанным что или не тянется. Вписывали — и все.
Снова сакс налетел. Глена Миллера завел. Ох, паскуда, что же он со мной делает!
А что? Взять дуру да и нарядить. Сапоги ей купить. Сапожки. Назло всему говну иноземному! Вшей вывести и укладку «веллой — вы великолепны» сделать. Пусть хоть для девки полоумной «Сайгон» по-прежнему будет существовать — с «системой» да с флэтами-вписками.
Вот откуда только девка такая приперлась? Из какой глуши? Неужто там до сих пор не знают, что «Сайгона» больше нет?
Да нет, ларчик-то просто открывается. У девки-то явно не все дома. Вот и вообразила по своей помраченности, что все еще стоит «Сайгон». И приперлась. А ее — р-раз! — и на Охту. Вот гниды, безумную — и то…