На ее лице показалась печаль. Она будто поняла, что находится очень далеко от тех мест, к которым привыкла. От мамы-тайги, от папы-бурелома.
— Пойдем-ка, девка, домой чай пить, — сказал Сигизмунд добродушно.
Сигизмунд уже не помнил, когда в последний раз так безмятежно-приятно проводил вечер. Настроение у него было беспричинно хорошее. Странно, но у Лантхильды — и это он чувствовал — тоже.
Они вернулись домой, в приятное тепло после морозца (Сигизмунд не без удивления обнаружил, что у работников котельной есть совесть). Заварили чай. Сигизмунд порезал к чаю лимон и выложил на блюдечко.
Лантхильда уже приуготовилась к торжественной трапезе. Небось, у них там, в землянке, за стол и не садились, кроме как всем обильным семейством. Еще и молитву хором читали прежде чем приступить ко вкушению пищи: лютеранско-старообрядческую, часа так на полтора.
Сигизмунд безмерно удивил Лантхильду, нагрузив чашки, сахарницу и лимон на подносик. Видать, до подносика цивилизация, породившая девку, не изощрилась. Оно и неудивительно, если вспомнить девкин рисунок, где на почетном месте среди домочадцев маячил свиин.
Они устроились в сигизмундовой комнате перед ого. Врубили. Лантхильде было дозволено самолично нажать на заветную кнопочку оготиви. Сигизмунд отметил про себя, что девка на изумление быстро освоилась с последним достижением самсунговских мудрецов.
Лантхильда взяла с подносика чашку и показала пальцем на лимон. Спросила что-то. Видать, хотела.
Сигизмунд коварно позволил. И стал смотреть.
Лантхильда ловко захватила сразу два колечка и отправила в рот. Решила, видать, что она здесь самая хитрая.
К восторгу Сигизмунда, девка препотешно скривилась. С обидой посмотрела на него. Сигизмунд пожал плечами: дескать, ты чего? Взял лимон, стал жевать с невозмутимым видом.
Девка глядела на него очень внимательно. Подвох высматривала. А потом вдруг взяла и рожу скорчила. И Сигизмунд не выдержал — скорчил тоже.
Кислятина все-таки.
Девка пришла в страшный восторг. Захихикала. Даже обижаться не стала.
С экрана нынешний премьер-министр угрюмо повествовал о недоимках. С ударением на “о” — дескать, недодоили в бюджет.
Премьер, к счастью, вскоре иссяк и началась передача “Сам себе режиссер”. Передачка незамысловатая, но смешная.
Сигизмунд с Лантхильдой пили чай, смотрели передачку и охотно смеялись. Девка была очень оживлена: то лезла к экрану, то возвращалась к Сигизмунду на диван. Судя по всему, пыталась пересказывать только что увиденное.
Когда Лантхильда в очередной раз сорвалась к телевизору, Сигизмунд поймал ее за руку.
— Сиди, не мельтеши.
Лантхильда недовольно вырвалась и подскочила к ого. Носом стала водить, будто обнюхивала.
Смотреть передачу стало невозможно. Кроме девки, Сигизмунд ничего не видел. Стал на девку смотреть. Ему было так весело, что и девки хватало.
А потом вдруг вспомнил: вроде, зрение у нее плохое. Потому и носом по экрану водит. Небось, поэтому и склонна проверенными маршрутами передвигаться.
Вернулся к прежней мысли. Она, вроде как, и раньше мелькала, а сейчас зримые очертания обретать стала: глаза надо Лантхильде делать. Окликнул ее. Она отлипла от экрана, обернулась на него, сощурилась. Ну точно, близорукая.
Сигизмунд проговорил задумчиво, вполголоса:
— Это какую ж оправу на такую нордическую ряху надо?
Лантхильда радостно вступила в беседу. Напомнила, как Сигизмунд ее одурачить пытался с лимоном. И как она ловко его расколола. Ловко ведь? Ловко?
После снова к ого вернулась. К своему ненаглядному.
Сигизмунд мысленно прикидывал, какова будет Лантхильда в очках. Сначала темные. Получилось паскудно. Потом — цветную пластмассу. Ну уж нет! Ей тонкую надо, золоченую. Благообразность придаст. Насколько это вообще возможно.
И… Он еще раз позвал девку:
— Лантхильд!
Она недоуменно обернулась. Он махнул ей рукой:
— Смотри, смотри…
…благообразность и, как ни смешно, ученость.
Мысль о золоченой оправе закономерно породила другую. Сигизмунд потянулся к телефону.
— Генка, жопа, — не здороваясь сказал Сигизмунд. — Бабки где?
Генка что-то жевал.
— Готово? — спросил он с набитым ртом.
— Товар — деньги.
Генка дожевал и клятвенно обещал кузену, что беспременно завтра к вечеру деньги будут. Заедет к вечеру в контору к Сигизмунду и завезет.
— Смотри у меня, — сказал Сигизмунд. — Не балуй.
И положил трубку. С Генкой так. С Генкой строгость нужна. Без строгости с кузеном никак.
Интересно, во сколько станут очки? Сигизмунд стал считать. Снова позвонил Генке. Тот сам очкарик, должен знать.
— Слышь, кузен, почем нынче глаза? Если с нуля делать?
— Мужику, бабе? — Генка опять что-то жевал.
— Слушай, что ты все время жрешь?
— Ужинаю, бля. Сам меня отрываешь всю дорогу…
— Ничего, тебе полезно. Бабе.
— Хорошие или говно?
— Сам ты говно. Хорошие.
Генка задумался на секунду. Слышно было, как он что-то пьет.
— В лимон выше крыши уложишься. Что, косоглазую себе нашел? Или с астигматами? Астигматы дороже, имей в виду. Лучше сразу откажись.
— Заткнись, — угрюмо сказал Сигизмунд.
— А хрена тогда звонил…
— Ну так жду завтра с бабками, — еще раз напомнил Сигизмунд.
На этом разговор с родственником был завершен.
Лимон. Двести баксов. У него и триста было. Ждали своего часа, когда их станет еще немного больше, и на поясе Сигизмунда угнездится точеное обтекаемое тельце радиотелефона. Чтобы быть как все нормальные новые русские люди. Чтобы из бара звонить какой-нибудь Аське. Или из бани. Мол, приезжай — тут мыло дегтярное есть, как ты любишь.
Лантхильда оторвалась от ого. Вернулась к дивану.
Налила себе еще чаю. Спросила Сигизмунда, налить ли ему. Он покивал: лей.
Сигизмунд только сейчас заметил, что девка кладет в чай неимоверно много сахара. И ест ложкой, вычерпывая из чашки.
Попивая чай, Лантхильда стала что-то Сигизмунду с жаром рассказывать. То и дело на телевизор показывала. Видать, передачка ее изумила. В рассказе Лантхильды то и дело мелькали Аттила с брозаром. В сходной ситуации побывали, не иначе. Вспоминая девкино творчество, Сигизимунд ничуть этому не удивлялся.
Сигизмунд решил принять посильное участие в диалоге. Вспомнил еще двоих персонажей из прежней девкиной жизни и объединил их глаголом-связкой.
— А Вавила ист свиин.
Сказал — и не без злорадства на Лантхильду поглядел. Та призадумалась, а потом начала что-то рассказывать. Сигизмунд почти ничего не понимал. Из того, что он уловил, явствовало, что Вавила свиином не был, но какие-то общие дела у них со свиином, тем не менее, имелись.
Рассеянно слушая Лантхильду, Сигизмунд еще какое-то время медитировал по поводу радиотелефона, а потом с неожиданной легкостью решил: а ну его на хер, говна-пирогов!..
— Ну все, — вымолвил Сигизмунд, — готовься, девка. Новые буркалы поверх старых тебе лепить будем. По евростандарту.
Лантхильда еще что-то добавила. Опять про Вавилу и свиина. Видимо, решила, что тема эта популярностью у Сигизмунда пользуется.
И только тут проект развернулся перед Сигизмундом во всей своей таежной непроходимости.
Хорошо. К окулисту он ее привезет. В машину как-нибудь загонит. Ремнем пристегнет, застращает, чтоб не прыгала. Может, она и ездила прежде на машинах. Не пешком же из тайги пришла.
Доехали. Тут-то главные трудности и начнутся. Девка по-русски знает только “пилин” и “пилат”. По-английски и того не знает.
Как она буковки-то на таблице определять будет? Конечно, можно попросить, чтобы дали таблицу с зайчиками и белочками, какие неграмотным деткам показывают. Но ни окулисту, ни Сигизмунду от этого не легче. Поди пойми, что там девка наопределяет.
Да, колечки. Были же еще колечки, разорванные вправо и влево. Сигизмунд помнил такую таблицу по военкомату. Видать, была в военкомате установка единая для всего неделимого и нерушимого — на случай, если защитник Отечества не владеет языком межнационального общения. Случалось ведь, что спускался воин-абрек с гор за солью и тут-то его и брали.