— Что там? — спросила Вика, подходя.
Сигизмунд тяжело дышал.
— Пусти! — Она отодвинула его в сторону. Заглянула. Смотрела долго. — Он неживой, — заключила Вика.
— С чего ты взяла?
— Не дышит.
— Ящеры тоже…
Сигизмунд еще понаблюдал за перемещенным объектом. Объект действительно не дышал. Но какой же он громадный! Еле помещается в камеру. А как его вытаскивать? При мысли о том, что придется эту тушу разделывать топором и бросать огромные кровавые куски в колодец, Сигизмунд почувствовал дурноту.
Подошел к стеллажу, решительно взял красный цилиндр.
— Знаешь, я все-таки проведу стерилизацию.
— Погоди, — сказала Вика. Она не отрывалась от окуляра. И вдруг засмеялась.
— Морж! Его ты этим не убьешь! Он каменный!
Сигизмунд оттолкнул Вику и сам прильнул к окуляру. Каменный? Черт его разберет…
Скрежет отпирающего механизма заставил его вздрогнуть.
— Ты что?..
Но было уже поздно.
Массивная стальная герметичная дверь отошла.
И ничего не произошло. Вика, стоявшая перед входом, на миг напряглась, когда дверь стала поворачиваться на оси, но тут же расслабилась.
— Камень, — повторила она. — Ну что ты так всего боишься, Морж?
Сигизмунд, все еще с красным цилиндром в руках, подошел к ней.
Занимая почти всю камеру, за дверью громоздилась чудовищная каменная глыба, вытянутая в длину, подобно гигантскому огурцу. Одним концом «огурец» упирался в стену, другим — в нары, расщепив их. Под нарами находилось кое-что еще. Это был смятый многотонной тяжестью старый и ржавый мусорный бак с надписью «СПЕЦТРАНС».
Анахрон возвратил двадцатому веку награбленное.
— Господи! — сказала Вика. — Да это же убилстайна!
— С чего ты решила?
— Встань сюда, где я стою! Видишь? Вон, два выступа как два глаза, а вон там — уд детородный… Вамба точно его описал. Да и Валамир так же описывает.
— А где Сегерих? — ошеломленно спросил Сигизмунд.
Вика пожала плечами.
Сигизмунд чувствовал себя совершенно растерянным.
— Как же так? Что же получается… Он что, втянул свой собственный зонд? Почему?
Вика не ответила. Отвечать было нечего.
Анахрон и в самом деле пожрал собственные кишки.
Сигизмунд не отрываясь смотрел на убилстайну. Наконец пробормотал:
— Значит, вандалы навсегда…
Вика молчала. Сигизмунд приблизился к глыбе, потрогал. Странно теплая. А ведь это, наверное, тепло ТОГО дня… Дня пятого века, не нынешнего… Дня, что сиял над сожженным селом, где больше никто не живет.
Не камеру эта глыба сейчас перегородила. Она всю жизнь Сигизмунда заполонила своей мертвой тушей, завалила выход из тоннеля. И что-то убила, наверное, в нем.
— Жаль, конечно, — проговорила Вика. — Прощай, машина времени. Так мы на тебе и не покатались.
Она медленно подошла к убилстайне, обняла камень руками, прижалась щекой.
— Ты что, рехнулась? — нарочито грубо спросил Сигизмунд. — Пошли отсюда. Все, сдох Анахрон!
Они выбрались из камеры. Сигизмунд огляделся. Красный цилиндр он все еще держал в руках. Аккуратно поставил на место. Осмотрел «предбанник» с колодцем, с лебедочным блоком. Сигизмунд знал, что больше сюда не вернется.
Незачем.
— Пошли! — повторил он.
— Дверь-то в камеру закрой, — напомнила Вика.
— А зачем?
— На всякий случай.
— Убилстайна отсюда не вылезет, — сказал Сигизмунд. И вдруг заорал: — Да пойми ты, дура! Все, конец оперетке! Все подохли, кроме тех, кто переженился! Пошли домой. Жрать охота.
Дома Сигизмунд с Викой обнаружили вернувшихся из Иван-Города Аську и Вавилу с Вамбой. Дома было душно, уютно, пахло пищей. На кухне гомонили.
Вика отправилась к аттиле — докладывать обстановку. Сигизмунд поздоровался с честной компанией, что-то съел, немного послушал, как Аська, захлебываясь, повествует об ивангородском гульбище, а после уединился. Не мог он сейчас с людьми, хотя в принципе был рад тому, что они здесь.
Взял викин диктофон. Ткнул мурровскую кассету. Давненько не слушал. С тех пор, как свой кассетник разбил.
Голос Мурра заполонил слух. В тему Мурр сегодня пошел.
Кажется, всђ — Раздел завершен, И треснул мир. Мы звали друг друга Пусть на арго, — Но только людьми.
Сигизмунд чувствовал, как в душе устанавливается странная тишина. Пожалуй, даже покой. Конечно, здорово было жить в интенсивных ритмах, когда время было сконцентрировано, спрессовано, и каждый день по значимости растягивался почти на неделю. Но Сигизмунд устал. Он только сейчас понял, как же он вымотан.
И вот ритмы иссякли, время разжижилось, стало как медуза, и впереди ожидают короткие, заполненные малозначительными происшествиями дни.
С неба как-то незаметно ушла комета. Никому больше дела не было до того, вернется ли она через семь тысяч лет, как предрекали одни ученые, или затеряется во Вселенной, как утверждали другие. Как не было хвостатой гостьи над Троицким мостом.
И вместе с кометой ушло все то, что так занимало Сигизмунда в зимние и весенние дни, когда он привычно искал на небосклоне мутный росчерк ее хвоста.
Настала новая жизнь, а старая миновала.
Если родится сын, Лантхильда назовет его Владимиром, а если дочь — то Ангелиной. Сама она хотела бы назвать сына «Сигизмундом», но Морж решительно воспротивился.
В театре «Бомбоубежище» репетировали арт-модерновое фольклорное действо «ВЕРНАЯ ЖЕНА, или ЖЕНЩИНА И БУТЕРБРОД» Вавила и Аська, праздничные люди. Ни у одного, ни у другой не было будущего, но поскольку оба не собирались жить долго, отсутствие жизненных перспектив их совершенно не тревожило.
Вика же напротив из кожи вон лезла, чтобы это будущее отвоевать. Она часами просиживала с блокнотом и диктофоном возле деда Валамира и Лантхильды, записывая данные, систематизируя их и лихорадочно изыскивая способы легализовать свой труд.
Собираясь на очередное занятие по теме «Выживание в лесу: как смастерить простейшую ловушку для птиц из прутьев, бечевы и презерватива», Наталья подкрашивала глаза и мечтательно, как гимназистка, глядела на себя в зеркало. Ее покой смущал образ запредельно мужественного Вамбы.
Не ведая о грезах своей нареченной, дядя Женя постигал эзотерическое слияние с природой, пыхтя во время бега по лесной тропе. На груди у него болтались три сделанные Дидисом феньки. Феньки были сугубо эзотеричны и восходили к арийским архетипам.
Предприимчивый экс-раб Дидис без устали резал, лепил и шил из кожи, размышляя над тем, как бы ему жениться на девушке с хорошей жилплощадью.
А Сигизмунд сидел у себя в конторе с ничего не подозревающей Светочкой и готовился отбить очередную атаку государства на школу выживания «Перуновы дети». Он знал, что атаку они со Светочкой доблестно отобьют и вообще все будет хорошо — и сегодня, и завтра, и в обозримом будущем.
Правда, вот Сегериха так и не нашли…
Аттила жаловался Вике на здоровье, но больше для порядка, чем от плохого самочувствия.
Нет, все действительно было хорошо.
Ранней осенью вечером Сигизмунд чинно прогуливался с неповоротливой, на сносях, Лантхильдой. Кобель, гавкая, носился где-то неподалеку. В воздухе висел горьковатый дымный запах. В душе царил удивительный покой.
Сигизмунд отошел немного в сторону, закурил. Лантхильда прислонилась спиной к стене. В полумраке Сигизмунд видел ее толстую светлую косу, перехваченную детской резиночкой с божьими коровками.
На противоположной стене, куда смотрела Лантхильда, имелось множество надписей маркером. Тут было «РЭП — ГОВНО, МЫ ЛЮБИМ КИНО», и «КЛЕВЫЙ ДНЕПР ПРИ КРУТОМ ЭФИРЕ», и «ЗДЕСЬ ТУСУЮТСЯ КИРПИЧИ»…
А прямо перед носом Лантхильды красовалось неграмотное двуязыкое:
HAPPY FOR YOU! СЧАСТЬЯ ВАМ!
1997
Лантхильда глядела на эту надпись и блаженно улыбалась. Да только Сигизмунд знал, что она не может ее прочесть.
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
23 февраля — 20 сентября 1997
Санкт-Петербург