Наталья! У нее же ключи от квартиры. О Господи, только не это! Мозг лихорадочно перебирал варианты. Поменять замки, а по телефону сказать, что болен гриппом. Нет, желтухой. Инфекционным гепатитом. Тогда и замки можно пока что не менять. Нет, лучше оспой.
Оспой — не поверит…
А, ветрянкой! Мол, в детстве не переболел… Нет, лучше желтухой.
Так ведь с нее станется, с Натальи–то, нацепить маску и приехать его спасать. И нервы заодно ему мотать. И на палочку их наматывать. Вытягивать и наматывать, вытягивать и наматывать…
Какая еще вредная болезнь есть? Корь? Коклюш? Может, холера? Не поверит.
Грипп! Страшнейший!!! Все время чихаю–кашляю, чихаю–кашляю…
Телефон все звонил и звонил. Блин, давно надо было поставить аппарат с АОНом и черным списком, а не жмотиться.
Сигизмунд умирающе просипел в трубку:
— Слушаю…
— Гоша? — послышался в трубке обеспокоенный голос.
Мать! Этого еще не хватало!
— Да. — Сигизмунд придал голосу капризно–недовольное выражение. — Что ты звонишь так рано?
— А ты что, спал?
— Да, — лаконично соврал Сигизмунд.
— Совсем нас позабыл, не звонишь, — завела мать. — Ну, как ты там?
— Нормально.
— Деньги–то есть? Не голодаешь?
— Да, есть.
— А то ведь вы с Натальей–то разошлись! — Тоже мне, новость! — Тебя и покормить–то некому…
— Меня и Наташка не больно–то кормила, — угрюмо сказал Сигизмунд.
— Да уж, — закручинилась мать. — Кто как не мать… А ты не ценишь…
— Ой, ну хватит… Как у вас–то дела? Что новенького?
— Да что у нас, стариков, новенького? Это у вас, у молодых…
Сигизмунд никак не отреагировал.
Слышно было, как возится в комнате безумная девка.
— А? — переспросил он.
— Я говорю, как Ярик? — повторила мать.
— А? Кто?.. А, нормально.
Яриком — Ярополком — звали сигизмундова сына. Ему было пять лет. Жил он, естественно, с Натальей.
— Что–то голос у тебя грустный, — заметила мать. — Ничего не случилось?
— Не–ет, — с деланным удивлением сказал Сигизмунд, — всђ путем.
— Ты что, там не один?
— Один, — легко соврал Сигизмунд.
— Мы тут с отцом хотели к тебе заехать. Завтра тут будем неподалеку…
Сигизмунд мысленно застонал. «Неподалеку» — это они в собес собралась, не иначе.
Уже второй год отец доказывает, что всю блокаду просидел в осажденном Ленинграде. В собесе не верили, требовали бумаг. В то, что бумаги в войну сгорели, — в то верили охотно. Но ничего поделать не могли. И требовали бумаг.
Время от времени отец находил какой–нибудь клочок, имеющий косвенное отношение, и ехал с ним в собес. Клочок приобщали, но все равно не верили. Требовали еще. Отец не терял надежды, что критическая масса клочков в какой–то миг переродится в абстрактные льготы, о коих многословно распинаются жирные рожи по «ящику».
Сигизмунд устал его разубеждать. После каждого такого похода отец долго пил корвалол, а мать по телефону сообщала Сигизмунду подробности. Подробности всегда были омерзительны. Сигизмунд выслушивал, постепенно впадая в человеконенавистничество.
Так и подкрадывается старость, думалось в такие дни.
— А я тебе носки вяжу, — сообщила мать.
За стеной девка что–то с грохотом уронила.
— Я сам к вам заеду, — торопливо сказал Сигизмунд. — На выходных. Пока…
И собрался было положить трубку.
— Погоди–ка, Гоша, — сказала мать.
Сигизмунд снова поднес трубку к уху.
— Ну, что еще? Я опаздываю.
— Как песик? — спросила мать. — Глазки перестали гноиться?
— Уже давно, — сказал Сигизмунд. И снова попытался положить трубку.
— Гоша, — строго спросила мать, — ты налоги ВСЕ платишь?
— Что? Какие налоги?
— Ты, Гошка, гляди. Сейчас такая налоговая полиция. Глазом моргнуть не успеешь… А отвечать за все тебе придется.
Мать очень гордилась тем, что ее сын — генеральный директор.
С другой стороны — об этом она не уставала твердить — ее материнское сердце всђ изболелось. Ведь каждый день сообщают: такого–то генерального директора застрелили, такого–то — взорвали… Да еще указы эти строгие…
— Ты смотри, Гошка, — ворковала мать, — смотри. Сейчас люди совсем совесть потеряли. Как бы тобой не прикрылись, не обманули. Вон, как хитрят… Вчера в «Телеслужбе безопасности»…
— Мама! — в отчаянии сказал Сигизмунд. — Я опаздываю!
— Я тебе дело говорю! — рассердилась мать. — Это раньше была налоговая инспекция, а теперь — полиция. Это другое. Изобьют ни за что, а потом еще и посадят. По телевизору…