Стараясь не думать об абсурдности происходящего, Сигизмунд наутро загрузил в машину Валамира с Викой и поехал к дому Натальи. Дед в бисерном хайратнике, с седыми косами, глядел сурово. То и дело задавал Виктории вопросы — краткие, деловые. Вика, как могла, отвечала.
— Подождите в машине, — попросил Сигизмунд. — Я скоро.
Поднялся в квартиру. Ярополк был уже готов к выходу. Облачен в курточку и кроссовки. Рядом лежал полиэтиленовый пакетик со сменными носками, бананом и трансформером.
— Что так долго? Ребенок уже вспотел! — встретила Наталья Сигизмунда.
— Ладно, давай. Пошли, Ярополк.
— Мешок возьми. Дома переодень ему носки. И пол у тебя вечно грязный, и собака блохастая… Ярополк, после собачки обязательно помой руки, слышишь?
Ярополк топтался на месте. Он явно приготовился ныть.
Сигизмунд ухватил его за крошечную лапку, потащил за собой. Ярополк, загребая ногами, покорно побрел.
— Мы куда? В луна–парк? — спросило чадо.
— Нет. Мы пойдем смотреть сокровища.
— А «данкин» там есть?
— «Данкин» — это у нас хво? — осведомился Сигизмунд.
— «Данкин» — ну, это многое, — снисходительно пояснил Ярополк. — Это чупа–кэпс, например, или динозавры… Ну, разные серии… Летучие фишки, например. Наклейки прикольные такие!
— А, — сказал Сигизмунд. — Нет, «данкина» там нет.
Больше они ни о чем переговорить не успели. Сигизмунд усадил Ярополка на заднее сиденье, рядом с дедом. Вандал с любопытством оглядел мальчика. Пощекотал заскорузлым пальцем. Поинтересовался у Сигизмунда, не суннус ли это.
— Суннус, суннус, — отозвался Сигизмунд. Опять «единичка» не с первого раза завелась.
Валамир что–то сказал Вике. Та ответила.
— О чем это он? — не оборачиваясь, спросил Сигизмунд.
— Любопытствует, от кого ребенок — от меня или от Аськи, — хихикнула Вика.
— И что ты ему сказала?
— Сказала, что от другой жены. Мол, та жена тебе не угодила, ты ее отослал. И приданое вернул.
— Приданое! Да она у меня полдома утащила, — проворчал Сигизмунд.
Валамир проговорил что–то явно осуждающе.
— Говорит, негоже отсылать жену, которая рожает таких хороших мальчишек, — поведала Вика. — Бесхозяйственно это.
— Скажи ему, что она — дерзкая, глупая, расточительная баба. Капитал мой растратила. На авантюру подбила дурацкую. Из–за нее на бирже прогорел.
— Сам ему такое говори! — озлилась Вика.
Ярополк, дичась, отодвинулся от деда Валамира как можно дальше. Его пугала непонятная речь и страшный облик.
Старый вандал вдруг развеселился. Сказал (Вика перевела):
— Боится…
И сделал Ярополку «козу».
— Гайтила, гайтила, — приговаривал он при этом.
— Чего он? — спросил Ярополк громко.
— Это дедушка Валамир, — пояснил Сигизмунд несколько запоздало. — Он так шутит.
— А че у него косы?
— У них дома все так носят.
— Че, все–все? И дедушки, и бабушки?
— Даже солдаты.
— А кэпсы там есть?
— Нет.
Ярополк на время утратил интерес к деду. Потребовал трансформера. Начал трансформировать из робота в самолет, оторвал руку, надулся. Потом его затошнило.
— Вика, отбери у него трансформер… Блин, где тут припарковаться–то…
* * *
В Эрмитаже изменилось почти все. Исчезли автоматы с газировкой. Впрочем, памятуя о «бытовом сифилисе», теперь он и сам не стал бы поить Ярополка водой из общего стакана.
За вход содрали такую сумму, что Сигизмунд содрогнулся. С деда взяли еще дороже. Валамир Гундамирович выглядел безнадежным иностранцем. Выдать его за гражданина Российской Федерации не представлялось возможным, а паспорт с пропиской забыли дома.
К изумлению Сигизмунда, Вика свернула не в сторону помпезной лестницы, ведущей к сонму голозадых богов–олимпийцев — туда направлялось подавляющее большинство посетителей — а в какой–то непритязательный коридорчик, обитый фанерой. Уверяла, что там куда как интереснее.
Действительно, в коридорчике вскоре обнаружился стол с контролершей. Та оборвала билеты и посоветовала посмотреть Пазырыкские курганы. Это слово ничего не сказало Валамиру и Сигизмунду, Ярополка подвигло спросить: «Это что, там пузыри показывают?», зато Вика просто подпрыгнула от восторга. Сигизмунд удивлялся все больше и больше.
Это вообще был день открытий. Как большинство питерцев, Сигизмунд был убежден в том, что в Эрмитаже имеется только одна мумия — египетского жреца. Та самая, которую показывают школьникам и которая стабильно вызывает разные нездоровые эмоции.