Небель думал о матери своей невесты. И его охватила дрожь отвращения ко всем замужним женщинам, когда он припомнил один случай. Как-то вечером он и сеньора листали журнал «Иллюстрейшен». Она слегка касалась его плечом. Внезапно нервы Небеля натянулись, словно струна. Юноша почувствовал, что вся она дышит страстью. Подняв глаза, он встретился с ее тяжелым, опьяневшим от желания взглядом, устремленным прямо на него.
Может быть, он тогда ошибся?
Мать Лидии была ужасной истеричкой, однако нервные припадки случались с ней довольно редко. Ее и без того расстроенные нервы подвергались внутреннему разрушительному процессу. Отсюда то болезненное упрямство, с которым она настаивала на каких-нибудь пустяках, в то время как легко поступалась серьезными, казалось бы, убеждениями; но если упрямство ее переходило пределы разумного, становилось каким-то судорожным, заставляло ее совершать невероятные глупости, это служило предвестником близкого припадка. Сеньора злоупотребляла морфием — чтобы сохранить фигуру, а главным образом потому, что в свои тридцать семь лет уже не могла обходиться без него. Она была высокого роста, с полными чувственными губами, которые без конца облизывала. Ее миндалевидные глаза, затененные очень длинными ресницами, казались большими. А игра света и тени, когда они то загорались огнем, то снова гасли, делала их прекрасными. Мать Лидии умела пустить пыль в глаза. Как и дочь, она одевалась с большим вкусом, и главный секрет ее очарования заключался именно в этом. Да, очевидно в свое время эта женщина была неотразима. Но нервный недуг подорвал в конце концов ее здоровье. Когда проходило искусственное возбуждение, вызванное морфием, глаза сеньоры тускнели, в углах губ и глаз появлялась тонкая сетка морщин. Тем не менее именно истерия, подрывавшая ее нервную систему, служила тем магическим средством, которое поддерживало в ней общий тонус.
Она искренне любила Лидию; и, согласно морали, свойственной истеричным мещанкам, не остановилась бы перед тем, чтобы унизить дочь ради ее и своего собственного счастья.
Понятно, что беспокойство отца на этот счет затронуло самые чувствительные струны в душе влюбленного юноши. И как только удалось Лидии избежать порочного влияния? Для Небеля чистота ее кожи и та по-детски искренняя любовь, что, не таясь, сияла в глазах Лидии, были уже не свидетельством ее целомудрия, а ступенью к радостному подвигу: торжествующий, он поднялся на эту ступень, чтобы сорвать с гниющего дерева цветок, который без него погиб бы.
Это сознание было настолько сильно в Небеле, что он даже ни разу не поцеловал Лидию. Однажды вечером, после ужина, проходя мимо дома Аррисабалаги, Небель вдруг страшно захотел увидеть ее, и как он обрадовался, когда застал Лидию совсем одну!.. Она была в халате, и кудри ниспадали ей на лицо. Увидев Небеля, она засмеялась и, смущенная, прислонилась к стене. Он стоял перед Лидией, почти касаясь ее… И в бессильно опущенных руках девушки вдруг ощутил восторженный трепет той чистой любви, которую он так легко мог бы осквернить!
Но когда она станет его женой!.. И Небель изо всех сил торопился с женитьбой. Недавно он достиг того возраста, когда получал право самостоятельно распоряжаться своей частью материнского наследства. Это позволяло ему пойти на некоторые расходы… Оставалось добиться согласия отца, и мать Лидии с особенным нетерпением ожидала его.
Более чем сомнительное положение сеньоры в Конкордии нуждалось в общественной санкции. И, конечно, первым должен был ее признать будущий свекор ее дочери. К тому же, сеньоре очень хотелось отплатить унижением буржуазной морали, заставить ее склонить колени перед той самой Непристойностью, которую она заклеймила презрением.
В разговоре с будущим зятем она уже несколько раз касалась и «своего свекра»… и «своей новой семьи»… Небель ничего не отвечал на это, и в глазах матери загорался тогда мрачный огонь.
И вот однажды пламя вспыхнуло. Небель назначил свадьбу на 18 октября. Впереди был еще целый месяц, но мать Лидии дала понять юноше, что в этот вечер его отец должен нанести ей визит.