Кирога был до конца искренним и честным художником Латинской Америки, одним из тех, кто высоко поднял престиж уругвайской литературы далеко за пределами своей родины.
С. Мамонтов
Пощечина
Акоста, буфетчик с «Метеора», парохода, поднимавшегося раз в две недели вверх по Верхней Паране, очень хорошо знал одну истину, а именно: ни с чем на свете, даже с течением этой самой реки, нельзя сравнить быстроту действия четверти водки, попавшей в руки артельных рабочих на берегу. Случай с Корнером подтвердил это.
На Верхней Паране существует строгое правило или, если хотите, закон, который, впрочем, имеет одно исключение: здесь запрещено продавать рабочим водку. В магазинах ее нет, и ни одна бутылка никоим образом не должна попасть к ним в руки. Жизнь менсу{1} на лесосплавных пристанях так тяжела и безрадостна, что лучше не будоражить их мыслей. Сто граммов спирта на душу — и самая дисциплинированная артель через два часа взорвется как бомба.
Акоста не хотел доводить дело до такого серьезного исхода и занимался только мелкой контрабандой, поднося рабочим по рюмке тут же на пароходе, при выходе из каждого порта. Капитан знал это, как, впрочем, и все пассажиры, в основном хозяева и надсмотрщики. Но поскольку ловкий коррентиец не превышал безобидных доз, все шло как нельзя лучше.
И вот однажды судьбе было угодно, чтобы Акоста, уступая настояниям взбудораженной толпы пеонов, немного ослабил тетиву своей осторожности. Поднялось нечто невообразимое — в воздухе замелькали в головокружительной пляске сундучки рабочих и гитары.
Скандал был большой. Пришел капитан, а следом за ним почти все пассажиры. На сей раз в пляску пустился хлыст, и плясал он по чрезмерно буйным головам. Для капитана это было привычным делом: удары ложились часто и безжалостно. Буря тут же улеглась. Тем не менее капитан приказал привязать за ногу к мачте одного из менсу, самого неспокойного, после чего все пришло в норму.
Тогда взялись за Акосту. Хозяин артели, он же владелец порта, где остановился пароход, напустился на буфетчика:
— Только вы виноваты во всем! Из-за каких-то несчастных десяти сентаво вы губите пеонов и устраиваете беспорядки!
Буфетчик, метис по происхождению, оправдывался как мог.
— Молчите, у вас нет совести! — не унимался Корнер. — Из-за десяти несчастных сентаво… Уверяю вас, как только мы прибудем в Посадас, я доложу о ваших проделках Митанну.
Митанн был владельцем «Метеора», но это очень мало тревожило Акосту, который наконец потерял терпение.
— Если уж на то пошло, — сказал он, — вас это совершенно не касается… Не нравится — жалуйтесь кому хотите… За своей стойкой хозяин я.
— Это мы еще посмотрим! — пригрозил Корнер, поднимаясь по лесенке. И вдруг из-за бронзовых перил он увидел менсу, привязанного к мачте. Возможно, наказанный и не смотрел насмешливо, но Корнеру показалось, что это именно так, тем более что в маленьком индейце с холодным взглядом и острыми усиками он узнал пеона, с которым ему уже пришлось столкнуться месяца три тому назад.
Он направился к мачте, от ярости побагровев еще больше. Менсу смотрел на него все с той же усмешкой.
— Ах негодяй! — закричал Корнер. — Ты что без конца попадаешься мне на глаза! Я же запретил тебе появляться на пристани, а ты пришел… голубчик!
Менсу, как будто ничего не слыша, продолжал смотреть на него. У Корнера в глазах потемнело от злости, и, окончательно потеряв над собой власть, он ударил его сначала по одной щеке, потом по другой.
— Вот, вот тебе… голубчик! С такими птицами нечего церемониться!
Менсу, побледнев, внимательно посмотрел на Корнера, и тому послышалось:
— Ну, погоди…
Корнер хотел новым ударом заставить пеона проглотить свою угрозу, но сдержался и ушел наверх, посылая проклятья буфетчику, из-за которого поднялся весь этот шум.
Акоста тоже никак не мог успокоиться. Как досадить Корнеру — этой красной морде с длинным языком — и всей его проклятой пристани?
И вскоре он кое-что придумал. Начиная с первого же рейса вверх по реке, он каждый раз обязательно переправлял тайком одну или две четверти водки пеонам, которые спускались к Пуэрто Профундидад, порту, принадлежавшему Корнеру. Менсу, крича громче обычного, прятали контрабанду в свои сундучки, и в ту же ночь на пристани начинался настоящий ад.