Ау, доктор Геббельс, у вас образовался достойный ученик, который знаком, оказывается, со всеми без исключения мусульманами Франции, с каждым переговорил и каждому вынес свой приговор: «дебилы» – где там ваш циркуль для измерения черепов?…
Если известный колумнист, имеющий приличное экономическое образование, опыт работы в исследовательских институтах и приверженность к научному анализу, обсуждая ту же французскую проблематику, обращается к риторике времён крестовых походов и видит объяснение в исключительности христианства по отношению к другим культурам, поскольку «человек, для которого христианская цивилизация ничем не выделяется среди прочих культур… в итоге сдаст всё», в то время как «верующий христианин знает, чем можно и чем нельзя поступиться, и имеет достойные шансы устоять», – если такие аргументы, за которыми в истории человечества сотни тысяч трупов, идут в ход, то остаётся только развести руками и обратиться к апокалиптическим пророчествам Иеремии. «И было слово Господа ко мне в другой раз: „что видишь ты?“ Я сказал: вижу поддуваемый ветром кипящий котёл, и лице его со стороны севера» (Книга пророка Иеремии, 1.13).
Дело не только в том, что подобный уровень аргументов переводит обсуждение действительно серьёзной проблемы межнационального и межрелигиозного соседства, причем в нашей многоконфессиональной и многонациональной стране, в самую низкую её плоскость, где единственными доказательствами правоты начинают выступать топоры и колья, то есть насилие и неизбежная, равно как и бессмысленно пролитая кровь. Ведь если все иные, не похожие на нас цветом кожи или формой носа – «дебилы», заведомо, генетически, аморальны, то есть не поддаются исправлению, не способны к образованию, и к тому же – представляют угрозу для носителей единственно правильного вероучения («сдадут всё»), то никакой контракт добрососедства с ними, с такими, по определению невозможен. Следовательно, выход, требуемый инстинктом самосохранения, один – в печь.
Однако дело ещё, и в не последнюю очередь, в том, что эти рассуждения появились в изданиях, не страдавших раньше экстремизмом, и/или исходят от людей, не замеченных ранее в среде бритоголовых и даже, скорее всего, полагающих в ультраправых – угрозу стабильности, национальному/религиозному миру на территории России.
Что же такое произошло? Отчего то, что раньше в приличном кругу было нельзя, теперь – не только можно, но, похоже, и нужно, и востребовано?
(…)
Между тем, именно политическая корректность, многажды у нас осмеянная [11], стала залогом – пусть и хрупкого, но тем не менее мира в такой стране, как США, с их невероятным многообразием рас, наций и религий (в публичных школах Лос-Анджелеса, например, до 75 процентов учеников – выходцы из Латинской Америки). Высказывания вроде тех, что приведены выше, в США сегодня можно обнаружить только в маргинальных СМИ. И не потому, что кто-то запрещает (в Штатах, кстати, судебных процессов о разжигании межнациональной ненависти в СМИ не бывает: свобода слова там действительно свобода для всех, в том числе и для лунатиков), а потому, что достигнут общественный консенсус, который вывел «пятиминутки ненависти» за пределы приемлемого. Расистов, антисемитов, фундаменталистов всех мастей в США предостаточно. Однако, обнаружив свои взгляды публично (в частных разговорах – ради Бога), они тут же будут преданы общественному остракизму: быть откровенным расистом или националистом так же неприлично, как не принимать по утрам душ. И причина такого самоограничения проста: страна иначе не выживет, взорвётся. Потому именно политический, образованный класс, основываясь на десятках исследований во многих странах мира, инициировал политику и практику политической корректности. Малейшее отклонение от этой практики, как было несколько лет назад в истории с Трентом Лоттом, лидером правящего республиканского большинства в Сенате, который позволил себя невинные, по нашим понятиям, высказывания, оскорбившие афро-американцев, – и автор тут же стал изгоем: Лотт вынужден был уйти со своего поста. Отсутствие такой, да, может быть, гипертрофированной иногда политкорректности во Франции, где корявый французский язык вызывает косой [12], а то и высокомерно неприязненный взгляд, и стало, по моему глубокому убеждению, одной из причин нынешних волнений.
Так почему же, возвращаюсь я к своему изначальному вопросу, расовый, национальный, религиозный эгоцентризм становится modus vivendi у нас, в том числе и в респектабельных СМИ?
(Замечу в скобках: я благодарна авторам приведённых выше откровений за обнародование своих взглядов [13]. Такой эксгибиционизм [14] в определённом смысле даже полезен: ведь если приведётся где встретиться в общественном месте, то хороший французский одеколон может обмануть восприятие, зато теперь запашок никаким хуго боссом не убьёшь. [15])» (Е.Альбац. “Присяга на верность”, публикация на сайте “Ежедневный журнал” 11.11.2005: http://www.ej.ru/dayTheme/entry/2313/).
Далее в той же статье Е.Альбац, приведя цитату из А.Гитлера [16], высказывает опасения относительно будущего России:
«Понятно, что национальный эгоцентризм, пусть и в мягкой пока обёртке, как идеология, с которой Кремль, очевидно, пойдёт на президентские выборы (и которая опробуется уже сейчас, на выборах в Мосгордуму) – неизбежное следствие целой серии шагов („стратегии“ не пишу, поскольку не верю, что за „стенкой“ есть люди, способные думать в таких категориях [17]), предпринятых в последние пять лет.
Сначала – возвращение сталинского гимна. Дальше – имперская риторика, призванная нивелировать комплекс неполноценности, вызванный печальным для страны исходом холодной войны и развалом СССР. Следом – постоянная, нон-стоп, пропаганда антилиберализма и антидемократизма, несущаяся со всех телевизионных каналов, и почти полное отсутствие альтернативных точек зрения на тех же каналах [18].
Одновременно – дискредитация парламента, то есть собрания, где заседают люди, представляющие самые разные взгляды, существующие в обществе, и пытающиеся эти различия примирить [19]; превращение его в предбанник Администрации президента, и декларация тем самым единовзглядия на весь комплекс возникающих в стране проблем, национальных в том числе. Следующий, и, очевидно, вполне закономерный, шаг – игра на национальном чувстве, постепенное раскручивание идеи национальной исключительности и особости под маской «не отдадим национальную идею бритоголовым и улице». Утверждение в качестве нового государственного праздника 4 ноября показало – не отдадут. Напротив, возьмут на вооружение, используя тех самых бритоголовых и ту самую улицу в качестве боевого авангарда, дабы относительно «мягкий» государственный национализм мог выступить в роли защитника и спасителя. События во Франции, надо заметить, пришлись как нельзя к месту.
За всем этим (ровно так, кстати, как это было и в нацисткой Германии) стоят, естественно, вполне прагматические соображения. Причём, как у заказчиков этой новой/старой идеологии, так и у её пропагандистов. Как известно, «идея, овладевшая массами, становится материальной силой»: нет более лёгкого и более эффективного способа легитимизировать в глазах граждан принудительный отъём собственности, как облечь этот процесс в националистические одежды. Так, экспроприации ЮКОСа предшествовала, причём задолго до окончания суда над Ходорковским, оголтелая газетная кампания о недопустимости того, чтобы природные ресурсы страны находились в руках инородцев