Временами на пляжах Кейп-Кода, неподалеку от которых стоял летний дом Рики, возникали сильные обратные течения, которые могли быть смертельно опасными. Течение было узким, и бороться с ним ни в коем случае не стоило. Нужно было просто плыть параллельно берегу, вскоре мощь течения ослабевала, так что можно было спокойно возвращаться к пляжу. Это было простейшее правило, и могло показаться, будто выбраться из обратного течения проще, чем сощелкнуть с кожи песчаную блоху. На деле все оказывалось куда сложнее. Человека, которого тащит в океан, одолевает паника. На смену ей быстро приходят усталость и ужас. Рики вроде бы читал о том, что каждое лето по меньшей мере один пловец тонет всего в нескольких метрах от берега.
Он глубоко вздохнул, стараясь одолеть ощущение, что и его тоже тянет в сторону чего-то темного и опасного. Как только лимузин с Вергилией скрылся из виду, Рики схватил журнал приема пациентов и отыскал телефонный номер Циммермана. Торопливо набрав его, Рики получил в ответ только длинные гудки. Ни Циммермана, ни его сверхбдительной мамаши, ни автоответчика.
Не дождавшись конца очередного гудка, Рики бросил трубку и подхватил куртку. Через несколько секунд он уже выходил из дома.
Улицы города заливало предзакатное солнце. Рики не стал ловить такси и двинулся к Центральному парку пешком.
Пройдя несколько сотен метров Рики почувствовал, что под мышками у него скапливается липкий пот. Он стянул блейзер, забросил его за плечо и сразу приобрел лихой вид, нисколько не отвечавший его самоощущению. В парке было полным-полно любителей бега трусцой и людей, прогуливающих собак. Еще четверть часа торопливой ходьбы, и Рики достиг квартала, в котором стоял дом Циммермана. Он немного помешкал на углу. Потом сделал два-три шага в сторону квартала, но остановился. «Что сказала Вергилия?» — спросил он себя.
Циммерман решил покончить с лечением ровно в 2.37 пополудни, на ближайшей к его дому станции подземки.
Чушь какая-то.
Рики подошел к телефонной будке и торопливо набрал номер Циммермана. И снова только длинные гудки. Однако теперь Рики почувствовал облегчение. Раз никто не отвечает, значит, ему не придется ломиться в квартиру Циммермана.
Он повесил трубку и вышел из будки. На глаза ему попался вход на станцию подземки «Девяносто шестая улица». Он направился туда. Далекий поезд простонал в туннеле. Затхлые, застарелые запахи обволокли Рики. В сувенирном киоске сидела женщина. Рики наклонился к вделанному в плексигласовое окошко круглому переговорному устройству.
— Извините, — сказал он.
— Вам мелочь? Или как проехать? Карта вон на той стене.
— Нет, — сказал Рики. — Я хотел… Ну, хотел узнать, здесь сегодня ничего не случилось? После полудня…
— Это вам с копами надо поговорить, — живо откликнулась женщина.
— Да, но что…
— Еще до моей смены было. Я ничего не видела.
— Но что случилось?
— Малый один прыгнул под поезд. Или свалился, не знаю. Копы потолклись тут и уехали еще до моей смены.
— А что за копы?
— Транспортники.
Рики отступил на шаг. Ему не хватало воздуха. Поезд приближался, наполняя станцию скрежетом.
— Вы как, мистер? — крикнула, перекрывая грохот, киос-керша. — Видок у вас нездоровый.
Рики кивнул и прошептал в ответ: «Все хорошо», но это была явная ложь.
Картины, звуки и запахи полицейского участка Управления городского транспорта на углу Девяносто шестой и Бродвея показали Рики Нью-Йорк таким, каким он его почти не знал. Легкий запашок мочи пробивался сквозь куда более сильный запах хлорки. Мужской голос непонятно откуда орал что-то неразборчивое. Разгневанная женщина с плачущим ребенком на руках стояла перед сержантом, поливая его, точно пулеметным огнем, испанскими проклятиями. Звонил телефон, к которому никто не спешил подойти.
Выпустив последнюю словесную очередь, женщина встряхнула ребенка, сердито развернулась кругом и прошествовала мимо Рики, глянув на него с таким выражением, с каким обычно смотрят на тараканов. Рики неуверенно приблизился к столу полицейского.
— Извините… — начал он, но договорить не успел.
— Никто никогда ни за что извиняться и не думает. Это все только так говорят. Ничего при этом не подразумевая.
— Нет, вы меня не поняли. Я имел в виду…
— И опять же никто никогда не говорит того, что он имеет в виду. Важный урок жизни.