Участники взаимодействия часто создают «мистификации» — фиктивные представления о себе. Это бывает в тех случаях, когда их притязания неоправданны и статус поддерживается исключительно символически. Такого рода ситуации довольно эффективно используются проходимцами. Например, британские аристократы имеют все возможности доказать свое благородное происхождение, но их акцент и внешность считаются вполне достаточными для идентификации. Поэтому и фиктивные аристократы имеют возможность обходиться без документальных свидетельств в своих исполнениях. Результаты фиктивных «перформансов» обескураживающи. Чем ближе жульническое исполнение к реальности, тем больше угроза ослабления в нашем сознании морального соответствия между правом на участие в игре и умением играть ее[50]. Возникает следующая картина. Исполнения равным образом осознаются и идеализируются, поскольку всепоглощающе-человеческие «Я» (all-too-human selves) преобразуются в социализированные существа, способные к экспрессивному контролю. В ходе исполнения игры индивидуальные качества могут приобретать эластичность и приспосабливаться к ситуации, а различные аудитории могут быть в той или иной степени «мистифицированы», тем самым исполнитель получает возможность поддерживать по отношению к ним дистанцию, чтобы казаться более интересным.
Успешные исполнения обычно осуществляются не людьми, а командами, которые распределяют внутри себя как риски, так и дискредитирующую информацию. Делается это примерно так, как в тайных обществах[51]. Команды направляются руководителями, которые репрезентируют себя таким образом, чтобы примирять внутригрупповые коллизии и определять исполняемые роли [9, p. 102–103]. Обычно они действуют во «фронтальных регионах» (front regions) — пространстве, которое позволяет видеть их со стороны публики. В этом положении руководители команд должны быть учтивы и хорошо понимать все декоративное оснащение сцены. Команды репетируют, отдыхают и отходят в «тыловые регионы» (back regions), или закулисье, — пространство, где все, что представлялось во «фронтальных регионах», имеет совершенно противоположное значение. Фронтальный и тыловой регионы связаны «охраняемыми проходами». Успех фронтальных исполнений часто предполагает соглашение между командой и аудиторией о том, чтобы рассматривать передний план сцены как единственную реальность.
Дифференцированное по регионам командное исполнение игры наделяет исполнителя прерогативой владения тайнами. Когда нужно узнать, что происходит в закулисье, люди с «противоречивыми ролями» пытаются получить доступ к тайне путем маскировки под членов команды. Гофман различает пять видов тайн: «сокровенные тайны» (dark secrets) — факты, несопоставимые с образом команды; «стратегические тайны» — факты, характеризующие цели деятельности; «внутренние тайны» — факты, позволяющие распознавать члена команды; «доверительные сведения» — факты, знание которых свидетельствует о доверии; «мнимые секреты» — факты, которые можно разглашать без ущерба для командного представления[52]. Многие заинтересованные лица пытаются выведать эти тайны и тем самым получить доступ к закулисью. Но структура сцены такова, что, как бы они ни маскировались, их роли остаются противоречивыми. Например, можно стать «близким к команде человеком», «медиатором», «конфидентом» и, что бывает редко, коллегой. Однако информация все-таки может быть собрана по крупицам и без маскирующих действий. Исполнители, как говорит Гофман, «выходят из образа», и спектакль рассыпается. Эти «выходы из образа» принимают четыре формы. Во-первых, это перемывание костей, то есть обсуждение отсутствующих; во-вторых, сценические разговоры, когда члены команды обсуждают исполнения ролей; в-третьих, командный сговор, смысл которого заключается в обсуждении внутренних дел, недоступных для внешней аудитории. Так поддерживается жесткая граница между командой и аудиторией. Наконец, в-четвертых, «выходы из образа» принимают форму перестроений в ходе исполнения. Страх перед возможностью раскрытия компрометирующей информации побуждает исполнителей «управлять впечатлениями» и избегать неблагоприятных для них «сцен», где проектируемые «Я» рискуют войти в противоречие с «Я», представленными вовне. В такие нелегкие времена индивид всецело зависит от такта и благожелательности аудитории, ее способности ограничить степень опасности во взаимодействии. Аудитории соблюдают тактичную тактичность. Как только их коллективное исполнение становится напряженным или слишком прозрачным, драматургическая структура социальной интеракции внезапно обнажается, и тогда для того, чтобы скрыть быструю перестройку схемы действий команды, необходимы смех или саморазоблачение.