Поскольку идеологические темы прошлых лет, воплощенные в социалистических и антиимпериалистических учениях, выработали свой ресурс, появились три основных способа борьбы. Каждый создал гигантские непосредственные сложности для господствующих слоев миросистемы. Но ни один из них не кажется бросающим серьезный идеологический вызов. Первый — это то, что я назвал бы необисмаркианским вызовом, примером которого является напор Саддама Хусейна. Второй — фундаментальное отрицание просвещенческого мировоззрения; мы видели его в силах, ведомых аятоллой Хомейни. Третий — путь индивидуальных попыток социально- географической мобильности, главным выражением которого является массовая нелегальная все расширяющаяся миграция с Юга на Север.
Две вещи, относящиеся к этим формам борьбы, особенно важны. Во-первых, каждая из них, видимо, многократно возрастет в ближайшие 50 лет и привлечет наше коллективное политическое внимание. Во-вторых, левые интеллектуалы мира реагируют на каждую из этих форм борьбы чрезвычайно двусмысленным образом. В той мере, в какой они кажутся направленными против господствующих слоев миросистемы и причиняющими им неудобства, левые интеллектуалы хотели бы поддержать эти формы борьбы. В той мере, в какой каждая из них лишена идеологического содержания и потому является скорее потенциально реакционной, чем прогрессивной по своим среднесрочным последствиям, левые интеллектуалы дистанцируются, даже весьма заметно дистанцируются, от этих форм борьбы.
Вопрос в том, какой выбор имеют левые силы. Если 1989 год представляет собой конец культурной эпохи, продолжавшейся от 1789 до 1989 г., какими будут, какими могут быть новые идеологические темы наступающей эпохи? Позвольте мне предложить возможное направление анализа. Темами современности, то есть только что закончившейся эпохи, были достоинства новизны и нормальность политических перемен. Эти темы последовательно и логично вели, как мы пытались доказать, к триумфу либерализма как идеологии, то есть к триумфу политической стратегии сознательной, рациональной реформы в ожидании неизбежного совершенствования общества и государства. Поскольку в рамках капиталистического мира-экономики существуют (непризнаваемые) встроенные ограничители «совершенствованию» общества и государства, эта идеология достигла своих пределов (в 1968 и 1989 гг.) и утратила свою эффективность.
Мы сейчас находимся при вступлении в новую эпоху, эпоху, которую я описал бы как период дезинтеграции капиталистического мира-экономики. Все разговоры о создании «нового мирового порядка» — всего лишь пустые заклинания, которым почти никто не верит и которые, во всяком случае, маловероятно осуществить.
Но какие идеологии могут существовать, если мы стоим перед перспективой дезинтеграции (в противоположность нормальному прогрессивному изменению)? У героя либерализма, индивида, не будет возможности сыграть значительную роль, потому что ни один индивид не сможет долго выжить среди распадающихся структур. Наш выбор как субъектов может состоять лишь в формировании групп, достаточно больших, чтобы отбить уголки силы и убежища. Поэтому не случайно тема «групповой идентичности» выдвинулась на передний план в масштабах, не известных прежде современной миросистеме.
Если субъектами являются группы, на практике таких групп много по количеству, и они пересекаются самым замысловатым образом. Все мы — члены (даже очень активные члены) многочисленных групп. Но определить тему групп как субъектов — недостаточно. В эпоху 1789-1989 гг. и консерваторы, и социалисты пытались, хотя и безуспешно, добиться социальной приоритетности групп. Консерваторы стремились к приоритетности определенных традиционных группировок; социалисты стремились к приоритетности коллектива (народа) как единой группы. Мы должны, в дополнение к этому, выдвинуть идеологию (то есть политическую программу), основанную на приоритетности групп как деятелей.
Мне кажется, что возможно представить построение лишь двух идеологий, хотя в строгом смысле слова ни одна из них не может быть полностью сконструирована. Кто-то может выдвинуть на первый план достоинства и законность «выживания наиболее приспособленных» групп. Мы слышим эту тему в новой агрессивности поборников неорасистских идей, которые чаще облекаются в наряды меритократии, чем в одеяния расовой чистоты. Новые претензии уже не обязательно основываются на старых узких группировках (таких как нации или группы по цвету кожи), скорее на праве сильного (какими бы ad hoc ни были их группировки) захватывать добычу и защищать ее в своих укрепленных местностях.