Так, отправившись в путешествие из «Столицы», лелея какие-то смутные надежды, герой альбома «Банды…» вынужденно в неё возвращается, неизбежно сливаясь с всеобъятным хаосом.
Итак, сходства «московского панк-текста» с «бессмертной поэмой» В. Ерофеева выявлены по следующим параметрам:
1. Мифологема Москвы как неизбежной ловушки и грандиозного воплощения вселенского хаоса. Демифологизация Кремля как «культового места», начатая Ерофеевым, продолжается и у Скляра, и у «Банды Четырёх», но нередко «утверждаются» (и тут же демифологизируются) другие топосы: площадь Маяковского, станция метро «Арбатская» (у «Тараканов») и т. п.
2. Постепенное снимается важная для Ерофеева оппозиция «Москва / Подмосковье». Для некоторых московских панков ещё актуально восторженно-наивное отношение к Подмосковью (группа «Ё.ЖИ»), но одновременно («Банды Четырёх») одерживают верх деструктивные тенденции. В результате оппозиция полностью снимается.
3. Торжествующий в Москве хаос одерживает безоговорочную победу и над оппозиционным ему «шаманизмом юродивых». У Ерофеева юродство было заложено потенциально: недаром же Бахтин не приинял финал поэмы, посчитав, что он не отвечает стихии народного смеха.[188] Необходимо также заметить, что редукция мотива юродства в «московском панк-тексте» тоже ещё не тотальна и подчас образует весьма сложные для анализа переходные формы.
4. «Москва–Петушки» повлияла на композицию песен и альбомов московского панка (композиционная рама и кольцеобразная структура альбомов «Банды Четырёх», альбома «Оптом и в розницу» группы «НАИВ» и «Нижней Тундры» «Ва-Банка»).
5. Ерофеевская эсхатология задаёт в «московском панк-тексте» повторяющиеся лейтмотивы: непрерывный дождь, вечная тьма, неопределенность, стирание пространственно-временных границ и т. п. Кроме того, московскими панками почти безоговорочно принимается идея Ерофеева об Апокалипсисе без Армагеддона («Надо ещё подумать, для каких целей в 40-х годах Господь обделил нас поражением»;[189] «… и с тех пор я не приходил в сознание и никогда не приду»).
6. Своеобразно понятая эсхатологичность бытия становится причиной сбоя в календарной неделе (мотив призрачной пятницы и несуществующего воскресенья).
7. Всё та же эсхатология диктует самобытную символику чисел (4 — символ вечного возвращения в тупик, 9 — олицетворение смерти, вводящей в ещё более страшный мир и т. д.). Важное значение приобретает и нетрадиционное число 1,5 (у Ерофеева и «Банды Четырёх» — символ «стёртого» времени, у Скляра — развенчания бинарной модели).
8. Отказ от зрелищности, театрализации. У Ерофеева — в потенциале, у московских панков — доминирующая черта.
9. Политизированность московского панка. В поэме Ерофеева политика (в лице «четырёх») насильно навязывается персонажу. Ныне видим нескрываемую (хотел сказать «несгибаемую») «партийность» «Банды Четырёх», активную политическую позицию А. Ф. Скляра и стоически-стёбовую оппозиционность Александра Иванова из «НАИВа».
10. Редукция традиционной для русской поэзии символики поезда. В поэзии «серебряного века», а также рок-поэзии вплоть до середины 90-х годов поезд «мыслился союзником и спасителем» и означал «освобождение, духовное раскрепощение героя».[190] У Ерофеева же и московских панков он всё чаще действует против метафизической воли персонажей, привозя их не к обители отдохновения, а туда, где сами понятия жизни и смерти оказываются пугающе релятивными.
ШКОЛЬНИКИ
Дмитрий Кобак. «Москва–Петушки» Вен. Ерофеева
Санкт-Петербургская классическая гимназия (школа № 610)
В русской литературе есть два прозаических произведения, которые авторы назвали поэмами — это «Мертвые души» и «Москва–Петушки». И два путешествия — «Путешествие из Петербурга в Москву» и «Москва–Петушки». Произведение Ерофеева — это остроумнейшая сатира на советскую жизнь, совсем не похожая на своих «литературных предшественников». Поэма написана в 1970 году, в годы застоя, и, конечно, до перестройки в России не публиковалась (хотя имела широчайшее хождение в самиздате). С момента написания прошло около тридцати лет, а современному читателю уже очень трудно, а порой и невозможно, понять многочисленные иронические намеки, которыми наполнена поэма Венедикта Ерофеева. Время проходит, и все меньше остается людей, которые помнят, кто такие Абба Эбан или Ольга Эрдели, «розовое крепкое за рупь тридцать семь» или «расширенный пленум».
190
См.: Ступников Д. О. Символ поезда у Б. Пастернака у рок-поэтов // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Тверь, 1998. С.112.