Круг действующих лиц дневника: старые друзья — Владимир Муравьёв, Николай Котрелёв, Лев Кобяков, супруги Гудковы — Юрий и Валентина, Василий Моксяков, Валерий Бармичев, Ольга Седакова и рядом с ней художники Саша Лазаревич и Саша Карнаухов с женой Викой, Виктор Сукач; дружище Венедикта с орехово-зуевских времён и доверенное лицо в отношениях с Юлией Руновой Валентина Еселева; недавние знакомые — художники Борис Козлов и Олег Целков, Майя Луговская, поэты Величанский, Агапкин и Лён; профессинальная патриотка из журнала «Вече», опубликовавшего эссе «Василий Розанов», Светлана Мельникова; чета Архиповых, дававшая приют Венедикту в подмосковном поселке Ильинское по Казанской дороге; новый экспедиционный друг, которому Венедикт всегда радовался — «Эжен» Слугин; владимирская свита верных венедиктинцев — чета Масловых — Валерий и Валентина, Андрей Петяев, Людмила Чернышёва, Авенир Авдошин, поэт Вячеслав Улитин с женой Валентиной, сердечный философ Алексей Сидоров с женой Татьяной, Михаил Арацев, Владислав Цедринский — эти лица угадываются в лицах и судьбах персонажей поэмы «Москва–Петушки».
Например: «Боря С.» — из поэмы продолжает жить в дневниковых записях. «Боре Сор[окину], без слов, но от души: В мире есть гад, этот гад ненормален, Боря прозванье ему»; «профессия Бори — занят спекулятивной дедукцией и волюнтаризмом»; «Если б я строчил на них донос <наверное, на владимирских венедиктинцев — И. А.>, я бы напротив Бори — под фамилией написал бы Nota bene и Sic!». Персонаж живет, Веничка о нём заботится.
Пили тогда недавно появившуюся разновидность «бормотухи» — «Солнцедар»: 18 градусов, если пролить на пол, то кроваво-синее пятно было неистребимее, чем все подобные пятна готических романов. В утренних очередях за этим пойлом говорили, что привозят его из Алжира — захватывают немытые от нефти танкеры на обратном пути с Кубы — и уже в России крепят денатуратом. Только что возникла эпоха настойки «Стрелецкой». Во Владимире была душевная встреча с художником — автором знаменитой этикетки со стрельцом.
С дороги Венедикт прислал мне короткое письмо:
«Игорь Авд.! Пользуюсь 10-минутной остановкой в Куйбышеве, чтобы сообщить вот что: всё-таки отбыл, в ту же ночь, с воскресенья на понедельник. Поезд Москва-Ташкент, купейный ваг[он]. Провожающих в этот раз было четверо: Нина Козлова, Ирина Исаева, Анета Никонова и Анна Тухманова. Снабжен в дорогу яйцами, вином и сигаретами. В 0.05 отчалил, зацелованный насмерть. Из Ташкента напишу что-н[и]б[удь] пространнее. По поклону всем нашим. ВЕроф. 13/V.»
И приписка уже на конверте:
«Позвони В. Мур[авьеву] и скажи, что его деньги не понадобились».
Штамп на конверте с датой «13–5-[19]74».
Вернувшись из «дальних югов» Венедикт со смаком бархатно рокотал: «Янгиер… Зафаробад…».
Конечно, все экспедиционные дхарматики, буддисты и безликие оккультисты, выкислявшие себя щелочивые клизматики, скоро ему опостылили. Усмешка над гибридом Бори Сорокина и зафаробадским инсектофилом: «он рассматривал христианскую идею как очистное сооружение».
Вернувшись в Москву, где «все говорят: Кремль. Кремль…», Венедикт вспоминает Николая Заболотского:
^* * *
Записная книжка Вен. Ерофеева публикуется в сокращении, полный текст будет опубликован в журнале «Комментарии». Мы благодарим главного редактора журнала Александра Давыдова за любезное разрешение опубликовать этот текст.
Венедикт Ерофеев