М.М.Дунаев
Анализ романа М.Булгакова "Мастер и Маргарита"
I.
"Как Отец знает Меня, так и я знаю Отца" (Ин. 10,15), –
свидетельствовал Спаситель перед Своими учениками. "...Я не помню моих
родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец...", – утверждает
бродячий философ Иешуа Га-Ноцри на допросе у пятого прокуратора Иудеи
всадника Понтийского Пилата [1].
Уже первые критики, откликнувшиеся на журнальную публикацию романа
Булгакова "Мастер и Маргарита", заметили, не могли не заметить реплику
Иешуа по поводу записей его ученика Левия Матвея: "Я вообще начинаю
опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все
из-за того, что он неверно записывает за мной. /.../ Ходит, ходит один с
козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот
пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не
говорил. Я его умолял: сожги ты Бога ради свой пергамент! Но он вырвал
его у меня из рук и убежал" [2]. Устами своего героя автор отверг
истинность Евангелия.
И без реплики этой – различия между Писанием и романом столь
значительны, что нам помимо воли нашей навязывается выбор, ибо нельзя
совместить в сознании и душе оба текста. Должно признать, что наваждение
правдоподобия, иллюзия достоверности – необычайно сильны у Булгакова.
Бесспорно: роман "Мастер и Маргарита" - истинный литературный шедевр. И
всегда так бывает: выдающиеся художественные достоинства произведения
становятся сильнейшим аргументом в пользу того, что пытается внушить
художник...
Сосредоточимся на главном: перед нами иной образ Спасителя.
Знаменательно, что персонаж этот несет у Булгакова и иное звучание своего
имени: Иешуа. Но это именно Иисус Христос. Недаром Воланд, предваряя
повествование о Пилате, уверяет Берлиоза и Иванушку Бездомного: "Имейте в
виду, что Иисус существовал" [3]. Да, Иешуа – это Христос, представленный
в романе как единственно истинный, в противоположность евангельскому,
измышленному якобы, порожденному нелепостью слухов и бестолковостью
ученика. Миф об Иешуа творится на глазах у читателя. Так, начальник
тайной стражи Афраний сообщает Пилату сущий вымысел о поведении бродячего
философа во время казни: Иешуа – вовсе не говорил приписываемых ему слов
о трусости, не отказывался от питья. Доверие к записям ученика подорвано
изначально самим учителем. Если не может быть веры свидетельствам явных
очевидцев – что говорить тогда о позднейших Писаниях? Да и откуда взяться
правде, если ученик был всего один (остальные, стало быть, самозванцы?),
да и того лишь с большой натяжкой можно отождествить с евангелистом
Матфеем. Следовательно, все последующие свидетельства – вымысел чистейшей
воды. Так, расставляя вехи на логическом пути, ведет нашу мысль М.
Булгаков. Но Иешуа не только именем и событиями жизни отличается от
Иисуса – он сущностно иной, иной на всех уровнях: сакральном,
богословском, философском, психологическом, физическом. Он робок и слаб,
простодушен, непрактичен, наивен до глупости. Он настолько неверное
представление о жизни имеет, что не способен в любопытствующем Иуде из
Кириафа распознать заурядного провокатора-стукача. По простоте душевной
Иешуа и сам становится добровольным доносчиком на верного ученика Левия
Матвея, сваливая на него все недоразумения с толкованием собственных слов
и дел. Тут уж, поистине: простота хуже воровства. Лишь равнодушие Пилата,
глубокое и презрительное, спасает, по сути, Левия от возможного
преследования. Да и мудрец ли он, этот Иешуа, готовый в любой момент
вести беседу с кем угодно и о чем угодно?
Его принцип: "правду говорить легко и приятно" [4]. Никакие
практические соображения не остановят его на том пути, к которому он
считает себя призванным. Он не остережется, даже когда его правда
становится угрозой для его же жизни. Но мы впали бы в заблуждение, когда
отказали бы Иешуа на этом основании хоть в какой-то мудрости. Он
достигает подлинной духовной высоты, возвещая свою правду вопреки так
называемому "здравому смыслу": он проповедует как бы поверх всех
конкретных обстоятельств, поверх времени – для вечности. Иешуа высок, но
высок по человеческим меркам. Он – человек. В нем нет ничего от Сына
Божия. Божественность Иешуа навязывается нам соотнесенностью, несмотря ни
на что, его образа с Личностью Христа.Но можно лишь условно признать, что