равновеликие сущности, правящие миром. В системе же художественных
образов романа Воланд и вовсе превосходит Иешуа – что для всякого
литературного произведения весьма существенно.
Но одновременно читателя подстерегает в романе и страннейший
парадокс: несмотря на все разговоры о зле, Сатана действует скорее
вопреки собственной природе. Воланд здесь – безусловный гарант
справедливости, творец добра, праведный судия для людей, чем и привлекает
к себе горячее сочувствие читателя. Воланд – самый обаятельный персонаж
романа, гораздо более симпатичный, нежели малохольный Иешуа. Он активно
вмешивается во все события и всегда действует во благо – от
наставительных увещеваний вороватой Аннушке до спасения из небытия
рукописи Мастера. Не от Бога – от Воланда изливается на мир
справедливость. Недееспособный Иешуа ничего не может дать людям, кроме
абстрактных, духовно расслабляющих рассуждений о не вполне вразумительном
добре да кроме туманных обещаний грядущего царства истины. Воланд твердой
волей направляет деяния людей, руководствуясь понятиями вполне конкретной
справедливости и одновременно испытывая к людям неподдельную симпатию,
даже сочувствие.
И вот важно: даже прямой посланник Христа, Левий Матвей, "моляще
обращается" к Воланду. Сознание своей правоты позволяет Сатане с долей
высокомерия отнестись к неудавшемуся ученику-евангелисту, как бы
незаслуженно присвоившему себе право быть рядом с Христом. Воланд
настойчиво подчеркивает с самого начала: именно он находился рядом с
Иисусом в момент важнейших событий, "неправедно" отраженных в Евангелии.
Но зачем так настойчиво навязывает он свои свидетельские показания? И не
он ли направлял вдохновенное прозрение Мастера, пусть и не подозревавшего
о том? И он же спас рукопись, преданную огню. "Рукописи не горят" – эта
дьявольская ложь привела когда-то в восторг почитателей булгаковского
романа (ведь так хотелось в это верить!). Горят. Но что спасло эту? Для
чего Сатана воссоздал из небытия сожженную рукопись? Зачем вообще
включена в роман искаженная история Спасителя?
Давно уже сказано, что дьяволу особенно желательно, чтобы все
думали, будто его нет. Вот то-то и утверждается в романе. То есть не
вообще его нет, а не выступает он в роли соблазнителя, сеятеля зла.
Поборником же справедливости – кому не лестно предстать в людском мнении?
Дьявольская ложь становится стократ опаснее.
Рассуждая об этой особенности Воланда, критик И.Виноградов сделал
необычно важный вывод относительно "странного" поведения Сатаны: он не
вводит никого в соблазн, не насаждает зла, не утверждает активно неправду
(что как будто должно быть свойственно дьяволу), ибо в том нет никакой
нужды. По булгаковской концепции, зло и без бесовских усилий действует в
мире, оно имманентно миру, отчего Воланду остается лишь наблюдать
естественный ход вещей. Трудно сказать, ориентировался ли критик (вслед
за писателем) сознательно на религиозную догматику, но объективно (хотя и
смутно) он выявил важное: булгаковское понимание мира в лучшем случае
основано на католическом учении о несовершенстве первозданной природы
человека, требующей активного внешнего воздействия для ее исправления.
Таким внешним воздействием, собственно, и занимается Воланд, карая
провинившихся грешников. Внесение же соблазна в мир от него не требуется
вовсе: мир и без того соблазнен изначально. Или же несовершенен
изначально? Кем соблазнен, если не Сатаной? Кто совершил ошибку, сотворив
мир несовершенным? Или не ошибка то была, а сознательный изначальный
расчет? Роман Булгакова открыто провоцирует эти вопросы, хотя и не дает
на них ответа. Додумываться должен читатель – самостоятельно.
В.Лакшин обратил внимание на иную сторону той же проблемы: "В
прекрасной и человеческой правде Иешуа не нашлось места для наказания
зла, для идеи возмездия. Булгакову трудно с этим примириться, и оттого
ему так нужен Воланд, изъятый из привычной ему стихии разрушения и зла и
как бы получивший взамен от сил добра в свои руки меч карающий" [11].
Критики заметили сразу: Иешуа воспринял от своего евангельского Прототипа
лишь слово, но не дело. Дело – прерогатива Воланда. Но тогда... сделаем
вывод самостоятельно... Иешуа и Воланд – не что иное, как две
своеобразные ипостаси Христа? Да, в романе "Мастер и Маргарита" Воланд и