— Так что ты своё страшилище, куртку рабскую, носить не будешь, — решительно перебила его Женя. — Полушубки в Торговых Рядах есть, и бурки там же, и… — и улыбнулась. — Там посмотрим. Завтра тогда сначала туда. Сразу после завтрака. А на рынок потом.
Эркин кивнул. Конечно, занесут домой его куртку и сапоги, не тащиться же с ними на рынок. Он сказал это вслух, и Женя согласилась и сказала, что Алису тогда оставят дома, сходят, купят ему всё, придут домой, возьмут Алису и пойдут на рынок.
— Ну вот, — рассмеялась Женя. — Вот всё и решили. А с понедельника начнём к ремонту всё готовить.
— Да, — кивнул Эркин. — А в воскресенье…
— Да, — подхватила Женя, — и завтра всё купим на воскресенье. И про церковь узнаем.
— Мгм, — Эркин допил чай, улыбнулся. — И в самом деле, всё решили.
У него вдруг стали слипаться глаза, клонилась книзу голова.
— Ты иди, ложись, — сказала Женя, собирая чашки. — Я мигом.
Эркин кивнул и встал из-за стола. В самом деле, держался, держался и устал. Уже ни о чём не думая, прошёл в спальню, не включая свет, разделся, расправил постель и лёг. Прохладные простыни, чистота, покой и сытость. Он потянулся под одеялом, ощущая с наслаждением, как скользит простыня по чистой коже, закрыл глаза и уже не услышал, как легла Женя.
В дверь осторожно постучали. И Жариков, узнав этот вкрадчивый и одновременно доверчивый стук, улыбнулся.
— Заходи, Андрей.
С недавних пор Андрей стал приходить к нему поговорить не в кабинет, а в комнату, домой. Пили чай, и Андрей слушал его рассказы о России, о доме, о войне… да обо всём. И иногда, всё чаще, Андрей рассказывал и сам. О хозяевах, Паласах, питомниках… Слушать это было невыносимо трудно, но не слушать было нельзя.
Андрей вошёл, улыбаясь и неся перед собой коробку с тортом.
— Вот, Иван Дормидонтович, я к чаю купил. В городе.
Жариков, тоже улыбаясь, покачал головой.
— Ох, Андрей, спасибо, конечно, но сколько у тебя до зарплаты осталось?
— Проживём-наживём, — засмеялся Андрей, ставя коробку на стол. — А этот самый вкусный.
Жариков пощупал гревшийся на подоконнике чайник.
— Ну, давай накрывать.
— Ага.
Андрей уверенно помог ему, вернее, сам накрыл на стол. И точно подгадал: чайник вскипел, и у него всё готово. А заваривал сам Жариков.
Первую чашку по сложившейся традиции пили молча, смакуя вкус чая и торта. Торт Андрей явно выбирал не для себя, а для Жарикова: лимонный, с ощутимой горчинкой. Сам Андрей, как подавляющее большинство спальников, был сладкоежкой.
— Спасибо, Андрей, — улыбнулся Жариков.
— Я знал, что вам понравится, Иван Дормидонтович, — просиял Андрей. — А… а почему вы сладкое не любите?
— Почему ж, люблю. Но, — он отхлебнул чая, — не в таких масштабах. Я просто старше, а с возрастом вкусы меняются. Я вот в детстве варёную капусту не любил. А сейчас ем с удовольствием.
— Варёная капуста — это щи? — уточнил Андрей и улыбнулся. — А мне всё нравится.
— Ты просто не наелся ещё, — засмеялся Жариков.
Андрей пожал плечами.
— Наверное так. А вот, Иван Дормидонтович, почему…
Договорить ему не дал стук в дверь.
— Однако… вечер визитов, — усмехнулся Жариков и крикнул: — Войдите.
Он ожидал кого-то из парней, Аристова, да кого угодно, но что на пороге его комнаты встанет Шерман…
— Прошу прощения, доктор, — Рассел еле заметно усмехнулся. — Я, кажется, помешал.
— Заходите, Шерман, — встал Жариков.
Жестом гостеприимного хозяина он предложил Расселу войти. И тот переступил порог, вежливо снял искрящуюся от водяной пыли шляпу.
— Я вышел прогуляться и увидел у вас свет…
— Захотелось поговорить, — понимающе кивнул Жариков.
— Да, — Рассел улыбнулся уже более открыто. — В неофициальной обстановке.
— Проходите, раздевайтесь.
Рассел повесил на вешалку у двери шляпу и стал расстёгивать плащ.
— Я пойду, Иван Дормидонтович, — встал Андрей. — У вас работа.
Он старался говорить спокойно, с пониманием. Но прорвалась обида.
— Нет, — спокойно сказал Жариков. — Я не на работе, и ты не помешаешь, — и улыбнулся. — Вы — мои гости. Позвольте представить вас друг другу. Рассел Шерман. Андрей Кузьмин.
— Андре? — переспросил Рассел, внимательно рассматривая высокого молодого, по-мальчишески тонкого и гибкого негра.
Он узнал, не сразу, но узнал того ночного гостя по сочетанию фигуры с пышной шапкой кудрей.
— Рад познакомиться, — наконец сказал Рассел.
Андрей ограничился сдержанным кивком и отчуждённо вежливой улыбкой.
Жариков быстро поставил на стол третий прибор и пригласил Рассела к столу. Губы Андрея тронула лёгкая насмешка, и он решительно занял своё место. Помедлив с секунду, Рассел решил принять не позвучавший, но понятый им вызов и сел к столу. Жариков налил чай.
— Сахар кладите сами.
Рассел несколько стеснённо улыбнулся.
— Благодарю. Чай, насколько я знаю, русский национальный напиток.
— Да, можно сказать и так, — кивнул Жариков. — Хотя он весьма популярен в Англии, и традиция чаепития намного древнее в Китае.
— Но они слишком далеки от нас, — продолжил тему Рассел. — И русский чай отличается от тех вариантов, не так ли?
— Чай лучше кофе, — сказал Андрей.
Разговор теперь шёл только по-английски, но присутствие Жарикова помогло Андрею обойтись без "сэра" в конце каждой фразы.
— Смотря на чей вкус, — усмехнулся Рассел.
Андрей на мгновение опустил глаза, но тут же вскинул их. Какого чёрта?! Он не отступит. Он шёл поговорить о своём, о чём не мог говорить ни с кем другим, а этот припёрся и всё испортил… Китай, Англия… Да пошли они. Здесь и сейчас живём, об этом и будем говорить.
— У чая вкус свободы.
Взгляд Рассела стал заинтересованным.
— Вот как?
— Да, — кивнул Андрей. И уже подчёркнуто глядя на Жарикова и обращаясь только к нему: — Я думал об этом. Мы любим что-то не само по себе, а… а по тому, что с этим связано, — теперь и Жариков смотрел на него с живым интересом, и Андрей продолжил: — Было хорошо, и об этом хорошо думаем, было плохо…
— Да, субъективность восприятия… — задумчиво сказал Рассел.
Андрей торжествующе улыбнулся: если беляк думал подколоть его учёными словами, недоступными глупому негру, то гад просчитался. Это он и по-английски знает.
— Восприятие всегда субъективно, — гордо парировал он.
Жариков улыбнулся: всё-таки Андрей взялся и за английский. А как спорил… до хрипоты. Упёрся, не нужен ему этот язык, говорить может и хватит с него. И вот, всё-таки…
— Да, — кивнул Андрей, поняв, чему улыбается Жариков. — Да, я взял ту книгу.
— Трудно?
— Очень, — честно ответил Андрей. — Но интересно.
— И что за книга? — чуть более заинтересованнее обычной вежливости спросил Рассел.
Андрей смутился и ответил не так, как хотел — веско и спокойно, а робко, будто извиняясь.
— "Философия знания".
— Рейтера? — изумился Рассел.
Андрей кивнул.
— Но… но это действительно сложно.
— Мне интересно, — буркнул Андрей и уткнулся в чашку с остывшим чаем.
Ему было всё-таки тяжело говорить по-английски без положенного обращения к белому: "Сэр", — и он устал от этого короткого разговора. Рассел смотрел на него удивлённо и даже… чуть испуганно.
— Вы знаете… о судьбе Рейтера?
— Да, — кивнул Андрей. — Он погиб. В лагере, — и посмотрел прямо в глаза Рассела. — Его убили.
— Да-да, — Рассел посмотрел на Жарикова. — Я не думал, что его книги сохранились. Было проведено полное изъятие из всех библиотек, включая личные. Хотя… в России…
— Сказанное переживёт сказавшего, — улыбнулся Андрей. — Это тоже сказал Рейтер.
— Вы читали его афоризмы?!
— В сборнике, — Андрей посмотрел на Жарикова. — "Немногие о многом". Так, Иван Дормидонтович? Я правильно перевёл?