— Пошёл…
— Давай…
— Ровней…
— На себя подай…
— Эй, Старшой, перекурить бы…
— Сделаем — перекурим…
— Улита едет…
— Давай, шевелись, улита…!
— Лево…
— Крепи…
На меня…
— Есть…
— Пошёл…
Ящики уже все, и та четвёрка тоже на бочках.
— Давай, мужики, паровоз под парами!
— А пошёл он…!
— Ага, есть!
— Да куды ж ты её пихаешь, мать твою, левее подай!
— Саныч, крепи…!
— Поучи меня…!
Ругань крепче и забористее. Над Ряхиной болтовнёй уже не гогочут. Ну, ещё… и ещё… и ещё… И… и все? Последняя? Да, вон её уже без них волокут. Эркин огляделся, проверяя себя, посмотрел на Кольку.
— Все?
Колька кивнул и заорал:
— Старшой, спустить паруса, вёсла сушить!
Его поддержали дружным весёлым гомоном. Медведев махнул рукой куда-то в конец двора.
— Подавай! — и, когда ему в ответ тоненько свистнул маленький паровоз, повернулся к бригаде: — Пошли, мужики.
Эркин пошёл со всеми. Хотя по его ощущению времени до конца смены оставалось совсем немного, и вряд ли им дадут новую работу, но раз старший сказал всем идти, то наверняка это и его касается.
Вошли в уже знакомую дверь, но повернули сразу налево, в другой коридор, ещё поворот, и Медведев властно распахнул дверь с крупно нарисованной цифрой пять. Большой стол и табуретки, раковина с краном и маленькое зеркальце в углу, доска с набитыми крючками у двери и узкие дверцы по двум стенам. Эркин растерялся, не понимая, куда и — главное — зачем они пришли. Но остальные по-хозяйски спокойно, уверенно снимали и вешали на крючки куртки и шапки и рассаживались за столом. Некоторые вначале смотрели в дальний правый от двери угол, где висела маленькая тёмная… картинка вроде, и крестились. Эркин снял шапку и расстегнул куртку, но остался стоять у двери, не зная, что делать. Остался стоять и Медведев.
— Ну, что, мужики? — сказал он, когда все сели за стол. — Подобьём бабки или как?
— Подобьём, — кивнул рыжебородый.
— Что надо, всё увидели, — кивнул Саныч.
Все заговорили наперебой.
— Руки есть, и голова варит.
— И не болтун.
— Да уж, чего нет, того нет.
— Не новичок, куда не надо, не лезет.
— Пашет без булды.
— И в паре хорош.
Эркин, начиная смутно догадываться о смысле происходящего, молча следил за говорящими, стараясь не мять, не скручивать ушанку.
— Так что, — когда все замолчали, снова заговорил Медведев, — берём его?
— Берём, — кивнул Саныч.
Закивали и остальные.
— Стоящий парень.
— Ладно, пойдёт.
Колька широко улыбнулся Эркину, да и остальные смотрели на него теперь гораздо доброжелательнее.
— Ну, давай знакомиться, — сказал Рыжебородый. — Я вот Антип Моторин. А тебя как звать-величать?
— Эркин Мороз, — ответил Эркин.
Он стоял по-прежнему у двери, но Медведев жестом пригласил его к столу, а остальные кивали и улыбались. Дёрнулся как-то молчавший всё время Ряха, но этого не заметили. И Эркин снял и повесил на ближний крючок куртку, пристроил там же ушанку и подошёл к столу.
— Мороз — это пойдёт, — кивнул Саныч. — А я Тимофей Александрович Луков.
— Саныч он, — перебил его Колька. — Николай Додин, будем знакомы.
Имена, прозвища, всё вперемешку, рукопожатия. Жали ему руку крепко, явно проверяя, и Эркин отвечал тем же, соразмеряя силу. В общей суматохе, кажется, и Ряха сунул ему свою пятерню с какой-то жалкой просящей улыбкой, которую Эркин не понял. И вот он уже сидит со всеми за столом, и на стол падают пачки сигарет, и общий разговор про откуда приехал, где поселился, один или семейный. И Медведев кивает ему на одну из дверец.
— Твой будет.
И ему объясняют, что это шкафчик, в понедельник пусть на полчаса раньше придёт и у кладовщицы, Клавка как раз дежурит, ну, рыжая подберёт, а она уже рыжая, да, покрасилась, за пятьдесят бабе, а всё Клавка, да уж старается, ну, робу у неё получишь, куртку, штаны, валенки, и будешь переодеваться, а то чего в рабочем по городу идти, и своё на работе трепать не следовает…