— Не решай за других, — Бурлаков улыбкой смягчил резкость слов.
Эркин опустил ресницы, его лицо стало вежливо отчуждённым, но Бурлаков продолжил:
— Да-да. Я тебя выслушал, теперь ты послушай. Кровь, запись… это всё неважно. Важно, кем люди себя чувствуют. Отец ты, или муж, или брат — это ты сам решаешь, а по крови или по документам… дело десятое. Алечка тебе кто?
— Алечка? — тупо переспросил Эркин, но тут же догадался. — Алиса, да? Дочка.
— Правильно. А почему?
— Ну… ну, Женя мне жена, — Эркин говорил медленно, рассуждая. — Алиса ей дочь, значит, и мне. Мы так ещё там решили, когда документы оформляли, на выезд.
Бурлаков кивнул.
— А до оформления она тебе кем была?
— До оформления? — растерялся Эркин. — Я не думал об этом.
— Так, допустим. А она тебя кем считает?
— Н-не знаю, — затруднённо ответил Эркин.
Разговор шёл не туда, он не понимал смысла вопросов, а думать мешала еда. И, словно почувствовав это, Бурлаков сказал.
— Ешь, потом договорим.
Эркин кивнул и углубился в еду. Бурлаков невольно залюбовался его красивыми ловкими и в то же время сдержанными движениями. И видно, что не старается произвести впечатление, что думает о своём, совсем далёком от еды и не слишком весёлом, а получается… Эркин вдруг вскинул на него глаза, и Бурлаков невольно смутился, чуть ли не покраснел. Но Эркин понял его по-своему.
— Я… обидел вас?
— Бурлаков тряхнул головой. И вышло это у него так… по-Андреевски, что у Эркина на мгновение перехватило дыхание, будто он впрямь… водки целый стакан залпом шарахнул. И не сразу сосредоточился на словах Бурлакова.
— И да, и нет. Ты отказываешься от меня, это — да, обидно, очень обидно. Но я понимаю, почти понимаю причину, ты это делаешь, заботясь обо мне же, так? — и, не дожидаясь ответа Эркина, продолжил: — Так. А на заботу не обижаются. И ты прав, и не прав сразу. Что я согласился ради… — вовремя вспомнил, что для Эркина Серёжа только Андрей, — ради Андрея, да. Но о том, что вы братья, я знал ещё до всего, даже до января. И для меня ты с самого начала был братом… моего сына, а, значит, и сыном.
— Но, — Эркин напряжённо свёл брови. — Разве так можно… ну, так решить и…
— А ты? Когда ты решил, что Алечка твоя дочь?
Эркин задумался и удивлённо пожал плечами.
— Не знаю, как-то само… ну, документы когда оформляли… нет… А! В лагере, в первом, нет, когда я это сам сказал, нет, помню, — он вдруг улыбнулся. — А на Хэллоуин как раз, — он стал перемешивать английские и русские слова. — Мы оборону в Цветном держали, и она ко мне пришла. И я тогда, я сам всем сказал, что это моя дочка.
— Кто-нибудь удивился? Возразил? Ну, что она беленькая, а ты индеец.
Бурлаков отлично понимал, насколько рискован такой вопрос, но не отступил. И, к его облегчению, Эркин не вспылил, не сорвался, а ответил вполне здраво.
— Нет. Я же сам это сказал. В Цветном это просто. Как сказал, так и есть.
— Понятно, — кивнул Бурлаков.
— Я… я сам это сказал, — Эркин быстро вскинул на него глаза и тут же опустил ресницы. — без приказа. Мне Женя даже не говорила, что, дескать, Алиса теперь тебе дочь, я сам сказал.
— И я сам. Только не вслух и кому-то, а себе, а потом… я просто согласился, не стал ни возражать, ни расспрашивать. Понимаешь?
Эркин не очень уверенно кивнул.
— Да, но… но зачем? Зачем это?
— А зачем вообще человеку семья?
Эркин снова растерялся.
— Ну… не знаю, ну, у всех же есть, значит, зачем-то нужно, — Бурлаков молча ждал, и он вынужденно продолжил: — Ну… Ну, чтоб не быть одному. Наверное.
— Правильно. И я так же.
— Но…
— Нет. Послушай. До войны у нас была большая семья. И вот в войну один за другим, один за другим… И кончилась война, стал я справки наводить и искать, и… — Бурлаков вовремя перестроил фразу. — Нашёл вас. Тебя, женю, Алечку…
— А потом и Андрей объявился, — кивнул, закончив за него, Эркин.
— Да, — подхватил Бурлаков, — и если… даже если бы тогда… Андрей ничего мне не говорил, никаких условий не ставил, я бы сказал то же самое. Ты мне сын, твоя жена мне невестка, твоя дочь мне внучка. Понимаешь?
— Д-да, — неуверенно кивнул Эркин.
Бурлаков если и кривил душой, то совсем чуть-чуть, и сомневаться в его искренности Эркин не мог.
— Но… но Женя, Алиса… это понятно, да, Андрей ещё там, в Джексонвилле, Алису племяшкой, это племянница, правильно? Да, так назвал. Мы же в Бифпите записались, а в Джексонвилл уже братьями приехали, только не говорили никому, чтобы ну… понятно же, только женя знала, а для всех мы напарниками считались, — рассуждал Эркин.