Бурлаков кивал, внимательно слушая, только на секунду отвернулся, чтобы выключить огонь под чайником, на котором уже дребезжала крышка.
— Но… я… я же позор для вас. Я же — и опять по-английски: — Спальник. Погань рабская.
— Нет! — резко ответил Бурлаков. — Это всё прошлое, раз. Ты не сам выбрал себе эту судьбу, два, — он говорил по-русски, специально, чтобы подчеркнуть суть сказанного. — И три. Детей любят, какими бы они ни были. Больных, здоровых, красивых, некрасивых, умных, глупых, хороших, плохих… любых. Понимаешь, любят не за что-то, а просто любят. Ты вот Алечку… Алису любишь? — Эркин кивнул, и Бурлаков продолжил: — Не за то, что она, да, красивая, умная, хорошая девочка, а если бы было по-другому, ты что, не любил бы её?
— Алиса красивая? — удивился Эркин. — Я не думал об этом.
Бурлаков невольно рассмеялся.
— Вот оно и есть. И что ты… кем ты был, нет, мне не всё равно, мне тоже больно, за тебя, что тебе так плохо было, а я не помог, не защитил, это и боль, и вина моя.
— А что вы могли сделать? Вы же и не знали про меня тогда.
— Всё равно. Это неважно.
— А что важно?
— Важно, что мы нашли друг друга, что живы, что будем жить, защищать друг друга, поддерживать во всём, что мы вместе. Понял?
Эркин кивнул.
— Это… семья? — спросил он, явно проверяя какие-то свои мысли.
— Да, — твёрдо ответил Бурлаков. — Это семья. А кровь или запись… Да даже если нет ничего, просто люди знают, что они — семья. И всё.
— Да, я понял. Значит, — Эркин вдруг опять перешёл на английский. — Значит, Зибо, ну, которому меня в сыновья давали, вправду так считал? Он… он, когда меня били, прощения у меня потом просил, и он не подставил меня, ни разу, я же ничего в дворовой работе не знал, значит… значит, поэтому, что ему за меня больно, да?
— Да, — ответил Бурлаков так же по-английски и осторожно спросил: — Где он сейчас?
— В Овраге, — ответил Эркин. — Он зимы за две до Свободы умер, я его сам в овраг и свёз, закопал там, — он сильно потёр лицо ладонями. — Я… я плохим сыном был, меня даже надзиратели за это били, и я даже отцом его ни разу не назвал. Я… — и заговорил уже по-русски: — Я не умею быть сыном, не знаю ничего. Я не хочу вас обижать, а вот… обидел.
— Ничего, — улыбнулся Бурлаков и встал, пощупал чайник. — Горячий ещё, сейчас чаю налью, попьём.
И, разливая чай, продолжал говорить.
— Муж ты хороший, и отец, и брат, так что плохим сыном ты не будешь. Ведь главное не что сказано, а что чувствуешь. Понимаешь?
— Д-да, — с заминкой согласился Эркин и тут же повторил уже уверенно: — Да, это так. Да, я всё понял. Только… вы мне скажете, что я должен делать? Ну, как сын. Чтобы всё правильно было.
— Скажу. Но ты и сам парень умный, — улыбнулся Бурлаков. — Сам сообразишь. Сахар клади.
— Да, спасибо.
Эркин послушно бросил в чашку два куска, как обычно, размешал, глотнул, не замечая вкуса.
Бурлаков перевёл дыхание. Кажется, он выиграл. Но надо же, как повернулось. Никак не ждал, что здесь будет проблема. И такая. Но каков Эркин, а?! Ну, что за золотой парень! До всего ему нужно докопаться, ничего с кондачка не решает, никаких «пусть будет, как будет», и никакой халявы, ни в чём, даже в этом. Повезло Серёже с таким… братом.
Эркин пил чай, не поднимая глаз, и напряжение явно не отпускало его.
— Мне, — наконец заговорил он. — Как мне вас называть? Как Андрей? Батей, да?
— Как тебе удобно, — сразу ответил Бурлаков. — Язык сам по-нужному повернётся.
— Да? — удивился Эркин и тут же кивнул. — Ну да, так и бывает. И… и вот ещё. По-русски вежливо на «вы» говорят, это мне Андрей ещё там, в Джексонвилле, объяснил, но… но я смотрю, нет, слышу, в семье на «ты» говорят, так? Но… Женя вам на «вы» говорит, а Андрей на «ты». А мне…
Он не договорил, но Бурлаков понял и кивнул.
— Так же, как язык повернётся.
— А… обиды тут нет?
— Никакой обиды. Опять же не слова важны, а чувства.
— Да, — согласился Эркин и улыбнулся уже совсем свободно. — Спасибо. Я всё понял. Я тогда пойду сейчас.
— Вот это придумал! Куда?!
— Ну… — Эркин даже растерялся от прорвавшейся в голосе Бурлакова обиды. — Ну, вас же ждут, наверняка. Эта… — и смущённо: — Синичка. Марья Петровна.
— Вот болтушка чёртова, — буркнул, остывая, Бурлаков. — Вот сейчас ты и обидел меня. Для меня ты сейчас важен, и никуда я тебя не отпущу. А с… Синичкой я без тебя разберусь. Кстати, привет тебе от неё.
— Она знает меня? — изумился Эркин.
Бурлаков улыбнулся.