— Как те двое? — повела головой, указывая куда-то за стену, Валерия Леонтьевна.
— Почти, — кивнул Бурлаков. — Только к нашим тогда не попал, выживал в заваруху, — последнее слово он произнёс по-английски, и обе женщины понимающе кивнули. — А там… очаговая амнезия, и всё сопутствующее. Ну и… повстречался с Эркином, тот был рабом и тоже… выживал. Они побратались.
Валерия Леонтьевна улыбалась, а в глазах у неё стояли слёзы.
— Как я узнавал и как искал, история долгая, местами грустная и сейчас уже не важная, как-нибудь потом расскажу. А результат… Теперь у меня два сына. А ещё невестка и внучка. Женя и Алечка.
— Я показала фотографии, — сказала Мария Петровна. — И зачем приезжал Эркин?
— Поговорить, — Бурлаков одновременно и вздохнул, и улыбнулся. — Выяснить отношения.
Мария Петровна облегчённо улыбнулась.
— Я уж испугалось, что… случилось. То самое.
— Нет, там, — Бурлаков неопределённо повёл головой, — всё в порядке.
— Там, это в Загорье, — невинно уточнила Валерия Львовна. — На Цветочной улице, дом тридцать один, квартира семьдесят семь, — и рассмеялась над изумлённо-возмущённой физиономией Бурлакова. — Спокойно, Кром, он сам назвал мне адрес и пригласил в гости. И меня, и Гулю.
— Только её там не хватает! — возмущённо фыркнул Бурлаков. — И небось, уже всех обзвонили, всем и всё растрепали…
— Что ты сквалыга и эгоист, все и так знают, — спокойно перебила его Валерия Леонтьевна. — Такой праздник зажилить… это надо уметь.
— Ну, так он у нас весь такой, необыкновенный, — вступила Мария Петровна. — И скрытный. Роется там себе тихонько под землёй, исторические ходы прокладывает.
— От вас кроешься, как же, — хмыкнул Бурлаков и стал серьёзным. — Нет, девчата, не хочу я звона. Сам ещё полностью не осознал причин, а… не хочу.
Валерия Леонтьевна задумчиво кивнула.
— Кажется, я понимаю. Не хочешь возбуждать зависть, раз, и…
— И необоснованные надежды, два, — подхватила Мария Петровна. — Так, Гаря?
— Да, — кивнул Бурлаков. — Это вы, девочки отлично сформулировали, спасибо. И навели на главное. И денежный вопрос, три.
Женщины переглянулись, и он продолжил.
— Как семья члена Комитета они теряют право на ссуду. Вспомните, сами же за это голосовали, что работа в Комитете никаких, — он голосом выделили это слово, — преимуществ и привилегий не даёт. Нас причислили к воевавшим, фронтовикам, мы получили свои официальные «дембельские», по медпоказаниям, кому положено, пенсии по инвалидности, и всё, дальше работаем и зарабатываем сами. Кто где может. Работа в Комитете общественная. А ссуды только для репатриантов.
— Но… — в один голос начали обе.
— Да, прецедентов не было, — перебил их Бурлаков, — и я не хочу быть первым. Они все Морозы, а я Бурлаков. Ума и гордости не лезть и не просить чего-то сверх уже полученного там вполне хватит. Так что, вы уже знаете, вам можно, а больше никому и незачем.
— А Змей? — спросила Мария Петровна.
— Это моя проблема, — спокойно и твёрдо ответил Бурлаков. — Сам и решу. Всё, девочки, спасибо за наводку, что бы я без вас делал, — и резко меняя интонацию и тему: — Львёнок, а Гуля где? Гуляет?
— Как же! — фыркнула Валерия Леонтьевна. — Втюрилась по уши, сидит теперь над природоведением и мечтает о красавце-индейце, — и сама мечтательно вздохнула. — Но красив он у тебя… обалденно.
— Тоже втюрилась, — констатировала Мария Петровна. И вздохнула.
И они втроём долго взахлёб хохотали.
Дорога до Загорья потом вспоминалась Эркину смутно. Нет, он всё видел, слышал, сознавал, делал всё, как положено, но всё равно это было вне его, помимо него. А главным было никогда не испытанное им ранее спокойствие, сознание правоты и правильности сделанного. И… и чего-то ещё, пока непонятного, но тоже хорошего.
В Ижорске, в отличие от Андрея, он, никуда не заходя, сразу пошёл к автобусам. Если повезёт, то будет дома засветло. И нужный автобус сразу нашёлся, свой, загорский, и даже шофёр знакомый.
Эркин занял удобное место, пристроил заметно отяжелевший и раздувшийся от цареградских покупок портфель и стал ждать, пока наберётся достаточно пассажиров: не повезут же его одного, как лендлорда или фон-барона. Интересно, а кто это такой «фон-барон», и он выше или ниже лендлорда? Чёрт, ведь мог у профессора спросить, да забыл. Так и поважнее проблемы были. Но теперь-то… теперь-то всё хорошо. И будет у него — Эркин улыбнулся — настоящая семья, как в книжках пишут и в кино показывают. Правда, там почему-то всегда есть мать, а нет отца, а у него наоборот. Но это не страшно, совсем не страшно. Жена, дочь, брат, отец… а Андрей женится, его жена ему невестка, вроде так, а он ей? Деверь или шурин? Ладно, это он дома посмотрит. А будут у Андрея дети, так он им — дядя, а они ему — племянники и племянницы. Большая семья, целый род. Он не один, и Алиса… она тоже никогда уже не будет одна. Кутойс им рассказывал, что такое род, и что когда индейцы бежали из Империи на Равнину, то зачастую от всего племени оставалось двое-трое, а то и один, и с этого одного начинался новый род. И имя родоначальника становилось именем рода. А Полина Степановна говорила, что «хоть горшком назови, только в печку не ставь», это когда зашла речь об именах, откуда они взялись и что значат, так что и имя — не главное. Захочет Андрей имя переменить, стать снова Сергеем Бурлаковым, так и пускай, всё равно Андрей — его брат, с любым именем. А сам он ничего не менять не будет, останется Морозом. Эркин Фёдорович Мороз.