Кафима, представляющая несколько полуразрушенных вилл и большое количество глиняных хижин, утопающих в красной пыли и сухом измельченном человеческом дерьме, не привлекла внимания швейцарца. Он явно не собирался задерживаться здесь на выходные и сюсюкать с чернокожими оборванцами. Прибыв рано утром, он посидел пару часов в здании того, что здесь называлось громким словом «aeropuerto»,[1] и сделал один звонок по сотовому телефону. Звонок был должным образом перехвачен сидящим в Луанде Аналитиком с помощью нескольких небольших, но дорогих электронных блоков (на это ГРУ по-прежнему денег не жалело), разговор оперативно переведен. После чего находившийся у его соратников «Ракал» ожил, и очень скоро они узнали, когда и где состоится знаменательная встреча.
И вот наконец Майор занял позицию в кустах в нескольких десятках метров от предполагаемого места встречи, на 15-м километре заброшенного ответвления от автотрассы Кафима — Намибия. Разумеется, само понятие автотрассы было условным после того, как много лет назад здесь прошли несколько сотен кубинских танков. Эта армада, теоретически способная за пару дней пересечь Намибию, настолько впечатлила Южно-Африканскую Республику, что тут же начались мирные переговоры, и вскоре был заключен Гбадолитский мир. Но танковые гусеницы успели разрушить сотни километров прежде вполне приличных дорог, и потому сегодня некоторые водители предпочитали ехать не по остаткам асфальта, а по проложенной параллельно колее. Упомянутый в телефонном звонке 15-й километр было легко найти, так как это был единственный сохранившийся в округе знак дорожного движения, не расстрелянный пока в качестве мишени кубинцами, солдатами ФАПЛА (Народными Вооруженными Силами Анголы) и партизанами. Неподалеку уже лет двенадцать ржавели остатки колонны бронемашин, которую застали врасплох на марше южноафриканские штурмовики «Импала» во время последней интервенции «сил апартеида». В открытых люках обугленных и красных от ржавчины легких десантных броневиков БРДМ и плавающих танков ПТ-76, в большом количестве поставленных в Анголу Советским Союзом, иногда мелькали змеи и прочая пустынная живность. Тут же валялись выцветшие обломки одного из многих сбитых штурмовиков. Наследие международной изоляции Южной Африки — «Импалы» — было таким примитивным старьем, что советские советники не стали эвакуировать даже кокпит, неплохо сохранившийся при взрыве переносной ракеты «Игла» самой первой модификации. Ангольцы, впрочем, все равно повытаскивали всю начинку и ободрали до нитки трупы летчиков: на войне, как на войне, особенно на войне африканской!
Маскировочная сетка под цвет местности — предмет личных рукодельных усилий усердного Майора — надежно скрывала его неподвижное тело и блеск оптического прицела. Капитан находился немного дальше, тоже с подветренной стороны — нелишняя предосторожность на случай, если бы троица привезла с собой охотничьего пса португальского происхождения. К счастью, пес не материализовался, и на встречу с покрасневшим от солнца и явно нервничающим в условиях дикой Африки защитником детей прибыли лишь трое свирепого вида мужчин. Обе стороны не теряли времени на пустые разговоры, и пока негр-альбинос со старой штурмовой винтовкой бельгийского производства изображал предельную бдительность, двое жуликов постарше приступили к делу. Как только Майор, наблюдавший за ними, отметил передачу в руки швейцарца какого-то свертка, он зафиксировал перекрестие прицела на голове ближайшего к себе контрабандиста и, контролируя дыхание и выброс адреналина, плавно нажал на спуск. Девятиграммовая пуля в стальной оболочке мгновенно вышибла мозги бывшего бельгийского наемника, матерого убийцы и искателя приключений. Пока все остальные участники сцены приходили в себя от шока, Майор выстрелил в нижнюю часть силуэта второго авантюриста, стараясь оставить его в живых. Капитан, страховавший его с помощью «Калашникова», тоже выпустил короткую очередь по коленям. Португалец упал как подрубленный. Видя такое дело, негр-альбинос тут же бросил винтовку и пустился в бега — на поиски новых работодателей. Оба русских быстро прикинули, стоит ли его устранять, и оба одновременно решили, что это непринципиально. Тем более что тот оставлял за собою отвратительно пахнущий поносный след удивительных для его скромного веса размеров и интенсивности. Было ясно, что бедный парень принял гибель патрона слишком близко к сердцу. Гораздо важнее было определиться с раненым португальцем и со швейцарцем, который по-прежнему стоял в позе апостола Павла, услышавшего в пустыне голос Иисуса Христа: с вытаращенными от шока глазами, открытым ртом и со свертком в руке.