— Ну ладно, хватит спорить, скажи лучше, что нам с этим делать?
— Может, я поужинаю его печенью? — с довольной рожей подыграл урод.
Уриэль опять поморщился: с какой же сволочью приходится иметь дело!
— Нет, — твердо сказал он, — возьмем его с собой, вместе с бомбой. Глядишь, пригодится! Взял же зачем-то Михаил с собою этого червя — Аналитика. — Тут лицо Уриэля исказилось от ненависти.
— Что, задница до сих пор болит? — опять заржал Азазел. — Ведь это он тебе ракетой в задний проход заделал?
Тут Уриэль не выдержал и, на мгновение превратившись в демона, страшно зарычал на своего отвратительного напарника. Тот сразу перешел на серьезный лад и сделал что-то с глазами умершего техника. Вскоре над базой, на которой к тому времени выли сирены и происходили серьезные перемещения серьезно озабоченных и тяжело вооруженных людей, на фоне полной луны появились два крылатых силуэта, несущие в руках ящик-носилки. Свидетели, наблюдавшие эти силуэты, так потом никому и не признались в увиденном.
Глава 9
Маневры и воздушный парад в Джебусе радовали глаз не только жадных на редкие развлечения праведников, но и тройку Великого Совета — благословенных и святейших иерархов. Иерархи — Египтянин, Основоположник и Миссионер — наблюдали за парадом с крыши Храма Соломона — точной копии первого Иерусалимского храма, разрушенного Навуходоносором (до сих пор характеризуемого ими не иначе как «месопотамская сволочь» и «сын шакала»). Они удобно возлежали на мебели из ливанского кедра, покрытой искусно выделанными шкурами, и вкушали доставленное по такому случаю с Земли шампанское. Эти трое знали друг друга как облупленных, со всеми достоинствами и недостатками, а потому никто даже не пытался впечатлить собеседников своею святостью и аскетизмом. Полная подвигов земная жизнь, или как она им сейчас виделась — мирская юность, была позади. Они уже заработали имя и статус, им более некуда было стремиться, кроме как к сохранению нынешней комфортной ситуации. Шампанское в антикварных флютах хорошо шло под малосольную белужью икру, а икра, в свою очередь, хорошо ложилась на суп из черепахи. Все иерархи с ленивым одобрением поглядывали на дирижабль.
«Скорее всего, — цинично думал Египтянин, — неповоротливый пузырь не протянул бы и минуты в бою с легионами демонов». Но с виду воздушный корабль был вполне огромный, благолепный и внушающий спокойствие и уверенность массам наивных праведников. Египтянин с ленивым отвращением поглядел на Основоположника, который, злоупотребив контрабандой, с наивным восторгом топтался у подзорной трубы. «Чего он, идиот, радуется, — подумал он, — сам ведь, дуб повапленный, до сих пор думает, что Альфа Центавра — это село на востоке Галилеи!»
Миссионер, тоже не испытывавший чрезмерного энтузиазма по поводу воздухоплавания, с не меньшей ненавистью посматривал на самого Египтянина. Тот, с его лысой башкой, кудлатой бородой ярко выраженного потомка гиксосов и впавшими черными глазами, всегда вызывал у него лишь одно грешное желание: взять в мощную длань что-то удобно-тяжелое (да хоть и вот эту бутылку!) и, благословясь, треснуть Законодателя поперек его бандитской рожи. Миссионер даже замычал от внезапно переполнившего его чувства, чем вызвал любопытные взгляды своих нелюбимых соратников.
— Изжога? — с надеждой спросил Основоположник, отвлекшийся от созерцания эволюций пузыря на паровом ходу. — Вот я и говорю: надо чего попроще пить. Вернуться, так сказать, к истокам.
— Тебе дай волю, так мы бы все тут сейчас брагу хлебали. Да со скотиной спали. Крестьянином ты был, крестьянином и остался! До сих пор сопли под дерево горстью смахиваешь, — лениво изрек Египтянин.
— Не крестьянином, а рыбаком! — весело ответствовал Основоположник, никогда не обижавшийся на упоминание своего плебейского происхождения. — Это ты, дорогой, злобствуешь, потому что я последователей твоего Закона на раз-два переводил в единственно правильную религию. И переводил тысячами, да так, что ни один раввин до сих пор ни ангела сделать не может. Я, может, и рыбак простой, а смотри, чего добился природной харизмой да мученичеством своим беззаветным.
— Ну ладно, ладно, — примирительно молвил Миссионер, — в конце концов, за две тысячи-то лет мы сказали друг о друге все, что можно было сказать. Все мы тут мученики…
— Нет, не все! — радостно откликнулся Основоположник. — Ты вот, святейший отец, на кресте кверху лапами, как я, висел? А?! Ну-ка припомни, как ты помер! Вон Египтянина и то в пустыне свои же последователи задавили: не удержались, бедные. Про него и то воистину можно сказать, что мученик! А про тебя?