Тина всхлипнула и взяла в руки холодную ладошку сына. Перебирая маленькие пальцы, она тупо смотрела на монитор и… молилась. Почти не умея этого делать, она взывала к Господу, как никогда прежде. Сейчас Тине казалось, что все очень просто: бог просто не мог не услышать ее, не мог не помочь Алексу. Она даже удивлялась, что не поняла раньше такой простой вещи: нужно всего лишь попросить Его исцелить сына. Бог обязан это сделать, это же такая малость для него, всемогущего! Так что же ему стоит?
Захлебываясь слезами, Тина шептала слова молитвы. Она в надежде переводила взгляд с безжизненного лица Алекса на темное небо за окном и обратно. Но небо молчало и лишь ехидно подмигивало мерцающими далекими звездами.
Глава 8
9 августа, вне времени, рейс 237
Я свалил неподвижное тело в выжженную солнцем степную траву и огляделся. Картина была вполне достойна кисти художника, допившегося до белой горячки. У моих ног в самых живописных позах застыли около полутора десятков пассажиров, уже эвакуированных нами из гибнущего «Ту-154». А сам приговоренный лайнер висел поодаль в метре от земли. Совершенно неподвижно, следует заметить.
Неподвижным был и воздух вокруг: даже два пылевых завихрения позади турбин самолета — и те застыли в мертвом воздухе, вовсе не намереваясь рассеиваться. Я присмотрелся: в одном из вихрей с крайне удивленным выражением клюва повисла ворона. Тоже, разумеется, абсолютно неподвижная.
Меня толкнули в плечо. Я стряхнул наваждение и обернулся.
— Палыч, некогда красотами любоваться! Десять минут прошло, а у нас в активе — всего пятнадцать душ. Не успеем! — на бегу выдохнул Петрович и помчался к самолету. Я рванул за ним.
Из открытой двери по правому борту выпрыгнула Кларочка с двумя малышами под мышками. Пробегая мимо, сообщила:
— У меня пока все по плану!
Я молча кивнул ей в ответ. Дыхание надо было беречь.
Вслед за Ванькой запрыгнул в салон и принялся освобождать от ремней упитанную даму лет пятидесяти. Управившись наконец с пряжкой, я кое-как взвалил тело на плечи и тяжелой трусцой посеменил обратно, проклиная излишнюю склонность иных особей к обжорству.
…Решающая фаза нашей спасательной операции прошла как-то быстро и буднично. Петрович, надо отдать ему должное, довольно аккуратно снизил самолет до бреющего полета. И несколько минут «Ту» на огромной скорости несся в каких-нибудь пяти метрах над ровной нероградской степью. Жуткое ощущение, надо сказать! Жути добавлял еще и непрекращающийся многоголосый вой из салона: пассажиры, разумеется, видели, на какой высоте и с какой скоростью летит самолет. И, понятное дело, сообразили, что близится общий кирдык. Неотвратимый и очень громкий.
— Петрович, прижимай машину ниже. С такой высоты не выпрыгнем, ноги поломаем. Снижайся до метра, не больше! — с трудом перекрывая усилившийся у земли рев ветра и турбин, прокричал я нашему пилоту.
— Легко сказать! — огрызнулся тот, не отрывая глаз от набегающей степи. — А как? Я же не знаю точной высоты! И чувствительность штурвала непонятна: я его двину чуть-чуть, а самолет возьмет да и нырнет сразу метров на пять-шесть. И получится славная такая братская могилка… двести в диаметре и десять в глубину!
Снаружи в кабину через пробоину заглянул Хруль:
— Предлагаю предложение. Я снаружи наблюдаю, до какой высоты снизится самолет и в нужный момент останавливаю время. Вам придется полностью положиться на меня.
— А поймаешь момент? Сам понимаешь, секундой позже — и…
— «И» не будет. Я все сделаю вовремя! — безапелляционно и, кажется, немного обиженно заявил полтергейст.
Я повернулся к Петровичу:
— Значит так. По моему сигналу аккуратно, максимально полого направляешь самолет в землю.
— Сдурел? — изумился ас.
— Мы все тут сдурели. Хруль сам остановит время в нужный момент.
— А-а-а… — протянул Петрович. — А успеет?
Хруль фыркнул и вылетел в пробоину. Через мгновение я услышал:
— Я готов. Снижайте самолет.
Крепче прижав к себе дрожащую Кларочку, я скомандовал:
— Давай, Петрович! Вниз! — и закрыл глаза.
На какую-то долю секунды успел почувствовать, как из-под меня вниз уходит кресло. К горлу опять подкатила тошнота…
…А потом все ощущения разом исчезли. Навалившаяся тишина была нереальной: вой ветра, гул турбин, крики испуганных пассажиров — все это прекратилось мгновенно, будто кто-то повернул выключатель. Только тихий ритмичный стук какого-то механизма эхом отдавался в моей голове. Немного поразмыслив, я понял, что слышу собственное сердце.