Я всмотрелся: некоторые призраки были узнаваемы. Вот мимо проплыл, кружась в медленном танце, Димас Антониди. Улыбаясь мне и хитро подмигивая. Следом пролетели оба пилота нашего «Ту-154», тут же уступив место в потустороннем параде охранникам отеля «Капсис». Только на этот раз их призрачные форменные рубашки не перечеркивал пунктир автоматной очереди.
Опять два летчика. На этот раз — военные. Почему-то в парадной форме. Дружески обнявшись, неспешно проплыли мимо, отдав мне честь. А один из них, с погонами майора, уже удалившись на несколько метров, вдруг обернулся и с улыбкой показал мне поднятый вверх большой палец.
Михаил Боровой выглядел сейчас намного моложе, чем при жизни. Сделав несколько кругов вокруг меня, он грустно улыбнулся и взмыл к потолку, немедленно затерявшись там среди сотен полупрозрачных фигур.
Андре… Офицер был строг и серьезен. Подлетев ко мне, он остановился в воздухе, паря в метре от вершины пьедестала.
— Как ты там, лейтенант? — прошептал я.
Призрак покачал головой и улыбнулся. Как тогда, лежа на коленях у Кларочки. Его губы шевельнулись, но слов я не услышал. Лишь странная тихая песня по-прежнему звучала в подземелье.
Андре поднял руку, прощаясь. И медленно, спиной вперед, уплыл в толпу танцующих призраков.
Жезл погас. Вспыхнув напоследок особенно ярко, голубое пламя исчезло. А вместе с ним — и вальсирующие духи. Стихла красивая мелодия неведомой песни: бал теней закончился. В темном подземном зале остались лишь мы втроем.
Исчез и сам жезл. В последней вспышке он превратился в пепел, который теперь лежал на полу у моих ног маленькой, слегка дымящейся кучкой.
Глава 10
10 августа, 19.29, о. Крит, Лабиринт
— Палыч, беги сюда! С Кларкой беда!
Крик Петровича вырвал меня из оцепенения. Я обернулся: Кларочка лежала на полу, широко открытыми глазами глядя в темноту. Ванька склонился над ней, одной рукой пытаясь нащупать пульс на сонной артерии, а другой — вколачивая древко факела между каменными плитами.
Уже понимая, что случилось что-то страшное, я бросился к ним.
— Не дышит! И пульса нет! — коротко сообщил мне Петрович и запрокинул голову девушки, готовясь делать искусственное дыхание.
Я воткнул свой факел рядом с Ванькиным и упал на колени у безжизненного тела Кларочки. В голове удивительно четко прозвучали слова Хруля: «Как только ты коснешься жезла, Хозяева исчезнут. А души Охотников вернутся в Ульи».
Вот и душа Кларочки вернулась…
— Пашка, чего ждешь?! Массируй давай, время уходит! — рявкнул на меня Петрович, оторвавшись от ее губ для того, чтобы набрать воздуха.
Встрепенувшись, я привычно положил руки на грудь девушки и начал массаж сердца. Сто компрессий в минуту. Считая про себя толчки. На счете «пятнадцать» скомандовал:
— Вдох!
Петрович послушно дважды выдохнул в полуоткрытый рот Клары. Ее грудь чуть приподнялась.
Еще пятнадцать нажатий. И два вдоха. И еще. И еще. Минута прошла, за ней — вторая. Не останавливаясь ни на миг, мы «качали». Привычно отключив эмоции и периферическое зрение. Как делали много раз прежде. Так же — да не так…
Потому что сейчас умирала Кларочка. Вернее, уже умерла: пока клинической смертью. И это было напрочь неправильным, несправедливым.
Пятая минута. Рубашка и куртка на спине насквозь промокли от пота. В холодном воздухе Лабиринта от меня валил пар. Пот ручьями стекал со лба, заливая глаза и капая на грудь Кларочки… которая не обращала на нашу с Петровичем возню ровным счетом никакого внимания. И все так же равнодушно смотрела вверх невидящими глазами.
— Меняемся, Пашка! — скомандовал коллега.
Мы резво поменялись местами. Потеряли секунду, не больше. Это ничего, это не фатально. Теперь Петрович массировал сердце, а я — дышал.
— Вдох! — он отсчитал очередные пятнадцать толчков. Мой выход.
Я набрал в грудь побольше воздуха и приник к Кларочкиным губам. Какие же они холодные, Господи! Выдохнул, скосив глаза на ее грудь: та чуть приподнялась. Хорошо, теперь еще раз. Разогнулся. Петрович уже начал отсчитывать следующую серию компрессий. Я нашарил пальцами сонную артерию: кроме слабеньких толчков от массажа, ничего. Не заводится сердце, не хочет…