— Мама, мама, вставай! Мама, ты спишь?
Она очнулась от голоса сына и почувствовала его горячие ладошки на своих щеках. «Опять температура повысилась!» — рефлекторно отметила Тина и окончательно пришла в себя.
Алекс тряс ее руками за щеки, озабоченно вглядываясь в лицо. Увидев, что мать открыла глаза, он просиял:
— Плоснулась? Нельзя спать, надо иглать!
«Это точно, спать мне сейчас никак нельзя!» — про себя согласилась с ним Тина и тут ее осенило. Несколько раз, в те редкие дни, когда Алексу было получше, она заставала его за любимой шалостью: малыш забирался в кресло, стоящее у камина, вставал в нем в полный рост, держась для верности за высокую спинку; затем шагал на широкий подлокотник и уж с него дотягивался до каминной полки, стаскивая с нее все, до чего мог дотянуться. Пару раз этим «чем-то» оказывались спички… те самые!
Тина вспомнила, как она, пытаясь быть строгой, выговаривала сыну за то, что он без спроса взял спички. И уж что-что, а это слово Алекс запомнил хорошо!
— Алекс, дай мне спички. Пожалуйста.
Сын удивленно посмотрел на нее. Еще бы: строгая мать, вечно отбирающая у него такие замечательные взрослые игрушки, теперь САМА хотела, чтобы он, Алекс, их взял? Что-то здесь не так! Он задумчиво поковырял в носу.
— Да, малыш, да! Дай мне спички! Ну, пожалуйста, ты же можешь! — забывшись, Тина почти кричала.
Алекс как-то по-взрослому пожал плечами и молча побрел к камину.
Тина затаила дыхание, прислушавшись. В подвале возобновился ритмичный стук. Там, кажется, были слишком увлечены поисками тайника и не слышали ее крика. К счастью.
Алекс между тем добрался до кресла и теперь усердно карабкался по нему вверх. Вот он встал на сиденье и, цепко держась за спинку, занес ногу на подлокотник. И пошатнулся, опасно наклонившись над полом. Тина до крови закусила губу, чтобы не вскрикнуть.
Но малыш удержался. Он еще крепче вцепился пальчиками в гобеленовую обивку кресла и прочно утвердился обеими ножками на широком валике подлокотника. Тина перевела дух. Алекс выпустил из рук обивку и уперся ладошками в камень боковой каминной стенки. Осторожно перебирая руками, малыш дотянулся до полки. Тут он еще раз вопросительно взглянул на мать, как бы ища подтверждения своим действиям.
Тина кивнула ему и прошептала:
— Да, маленький! Все правильно. Теперь возьми спички и принеси их мне. Вот молодец!
Алекс, вытянувшись струной, цепко схватил одной рукой вожделенную коробку. И тем же отработанным путем, медленно и осторожно сполз вниз. Отдышался немного и потопал к Тине, на ходу протягивая ей спички и радостно лопоча что-то совсем уж непонятное на своем детском языке.
Тина перевернулась на бок и пошевелила затекшими руками:
— Молодец, хороший мой! Умница! Дай мне спички. Вот сюда, в руки! — и чуть не заревела от радости, когда в ладони ей ткнулась шершавая коробка.
— Мама хочет иглать спичками? — поинтересовался Алекс, усевшись рядом с ней.
— Хочет, малыш, хочет! Еще как! — подтвердила Тина, ощупывая коробку.
И поняла, что есть еще одна проблема. Проклятые «адвокаты» слишком сильно стянули ей запястья. Своих рук женщина почти не чувствовала. Она очень осторожно выдвинула коробок из-под крышки, примерно наполовину. И, мысленно моля Бога, чтобы только он не оказался пустым, сунула внутрь кончик указательного пальца…
Сначала она не почувствовала ничего: онемевший палец ощутил лишь прикосновение к чему-то твердому. С равным успехом это могли быть и желанные спички, и донышко пустой коробки. Тина легонько пошевелила пальцем. И с восторгом услышала характерный шорох дерева о картон! Коробок был не пустой!
Теперь надо что-то делать с руками. Онемевшими пальцами ей спичку не зажечь. Тина так же аккуратно закрыла пока коробок и положила его на пол. А сама принялась изо всех сил сжимать и разжимать кулаки, одновременно пытаясь хоть немного растянуть стягивающую ее запястья ленту.
Алекс, внимательно наблюдавший за матерью, сложил ручки за спиной и тоже зашевелил пальцами, повторяя ее движения. Тина улыбнулась и кивнула ему:
— Да, малыш, это такая зарядка для пальчиков. Чтобы они не уставали.
Сын понимающе кивнул и еще старательнее заработал кулачками.
Тина прислушалась к своим ощущениям. Сначала не было ничего: пальцы по-прежнему казались ей чужими. Но вот на фоне полной бесчувственности появилось что-то новенькое. Кисти начало покалывать, сначала робко, затем все сильнее и сильнее. Наконец словно тысячи раскаленных иголок одновременно вонзились Тине в руки.
Боль оказалась настолько сильной и неожиданной, что женщине пришлось вновь закусить губу до крови, чтобы не закричать во весь голос. Боль накатывала волнами, повторяя отдающийся в затылке стук сердца. Тина уткнулась лбом в пол, кусала губы и… ликовала! Потому что вместе с адской болью к ее пальцам возвращалась чувствительность.